Памяти солёная волна - Станислав Митрофанович Сахончик

заставила их плюхнуться животами в песок и отвести глаза куда-нибудь подальше. А вот Вася плавки снимать категорически отказался. Ишь, мол, лягушатники, чего захотели! Партийный орган им покажи!

Разумеется, голозадая французская общественность была глубоко возмущена такой вопиющей бестактностью, и наших морячков быстренько с пляжа, что называется, «выперли со свистом». Ребята с горя в ближайших кустах «уговорили» литровую бутылку «Звечево бренди» и прибыли на пароход к вечеру слегка навеселе. Никого это, в принципе, особенно не взволновало, если бы не история с пляжем, о которой Вася, как честный человек и коммунист, вечером доложил капитану.

Партийная организация судна в глубокой задумчивости собралась в каюте помполита обсудить «текущий момент». Что-то надо было делать, но что – никто и не знал. Грозившую затянуться патовую ситуацию разрядил «особист», капитан-лейтенант Женя Максимов, прикомандированный к нам на период ремонта для защиты от происков агентов буржуйских спецслужб. Он числился на судне четвёртым помощником и для конспирации отрастил в море курчавую пышную бороду, за что местные черногорцы его шибко уважали. Кроме того, Женя обладал незаурядным умом, тонким чувством юмора и чисто чекистским умением оперативно «разрулить ситуацию».

– Сергеич, э-э-э, у тебя плавки-то какого цвета были?

– Да красные!

– Ну вот, не мог же ты, понимаешь, красный флаг перед идеологическим противником спустить. Так что правильно и сделал, что не снял! Ну их на хрен, извращенцев!

В каюте помполита грянул хохот. Ситуация судовым начальством была понята и оценена правильно. Репутация парторга Васи была спасена, но народ ещё долго потешался над матросами, смакуя подробности описания голых француженок и нудистских порядков. Сошлись на том, что француженки уж больно тощие и визгливые, а лучше и добрее русских женщин никого на свете просто не бывает.

Леонтьич и басмачи

Пароход вывели из дока и ударными темпами начали ремонт палуб и надстроек. Естественно, что вся команда тоже яростно счищала ржавчину, грунтовала и красила. Все, включая капитана, ходили в перемазанных краской комбинезонах, увольнений не было, на берег сходили редко, в основном по делам. Удавалось изредка сбегать в кино в маленький кинотеатр по соседству.

Югославы жили по европейским правилам – раскрепощённо, фильмы были тоже не совсем такие, как в то время у нас, значительно более откровенные. Причём ограничений по возрасту никто не соблюдал. И тут вдруг с первого мая кинотеатр закрылся на ремонт, фильмы стали показывать в открытом зале на территории старой крепости, да ещё и с 10 вечера. Народ взвыл – без культурной жизни стало уже невмоготу. Под давлением общественности капитану пришлось разрешить нам сходить в кино, но только под руководством помполита и то на какой-нибудь военно-патриотический фильм (где бы его ещё и взять?). Перестраховывался кэп, знал, чем это может обернуться! Осталось только дождаться подходящего фильма. А их, как назло, и не было.

Завпрод, закупавший в магазине продукты на камбуз, принёс ежедневную газету «Миестна заедница» (которую мы для краткости именовали «Задницей»), в которой было написано, что в крепости будет фильм «Чёрные пески» и хроника про битву партизан с усташами на реке Неретве. Народ воспрянул духом – вроде подходит, название нейтральное. Сразу собралась делегация к капитану.

Тот, прекрасно помня, чем закончилось коллективное купание на маяке, сразу начал упираться: мол, неизвестно что за кино. Кликнули завпрода – тот поклялся, что фильм про басмачей из Каракумской пустыни, киностудии «Узбекфильм». Кэп недоверчиво сощурился:

– А ты-то откуда знаешь?

– Дык, это, тащщ капитан, в «Заднице» так было написано! Кара-кум – чёрные пески и значит! – не моргнув глазом, подтвердил завпрод.

– Ну ладно, чёрт с вами. Пойдут пятнадцать человек. А вы, товарищ первый помощник, – официально обратился капитан к Леонтьичу, – пойдёте старшим. На всякий случай!

– Есть! – грустно ответил Леонтьич, предвидя очередную неприятность от горячо любимой команды.

Вечером дружная компания моряков уже восседала в креслах летнего кинотеатра. Помполит Леонтьич сидел в середине, подпираемый со всех сторон дюжими мотористами. Зал, несмотря на позднее время, кишел малышнёй. Пока шла военная хроника, Леонтьич сидел спокойно. Потом пошли титры фильма – восход солнца на фоне голой женской попы (кино-то было про похождения мамы с дочкой на испанском курорте «Чёрные пески»). Леонтьич, не увидев горячо ожидаемых каракумских басмачей и верблюдов, тоскливо огляделся и, не найдя возможности дезертировать, начал шёпотом материться, глядя на чинно сидящих, невозмутимых мотористов, со всех сторон закрывавших ему выход. Поняв безнадёжность ситуации, Леонтьич успокоился и начал с неподдельным увлечением смотреть на экран, где полуголая мама своими пышным формами обольщала пожилого миллионера.

Фильм закончился, оживлённые ребята, обмениваясь комментариями, собравшись группой, дождались Леонтьича. Тот, выйдя последним, напустив на себя серьёзность, сказал: «Ну, блин, я вам этих басмачей ещё дома припомню!» – и показал кулак ухмыляющемуся завпроду.

Кэп, разумеется, обо всём узнал, неожиданно развеселился и походы в кино разрешил, однако ещё долго «прикалывался» в кают-компании по поводу Леонтьича, невольно возглавившего культпоход на «порнушку». Он всегда был нормальным мужиком, наш капитан!

Сто пятьдесят процентов

Я сижу в кают-компании и вяло пишу гуашью на кумаче лозунг «Выполним план ремонта на 150 %!». Писать и рисовать всякую всячину – это моё старое хобби, ещё с института, которое постоянно эксплуатируется помполитом Леонтьичем в своих корыстных, далеко идущих политических целях.

Рядом на диване, закинув руки за голову, лениво возлежит Динко – заводской пожарник Дино Козулич (мы его зовём для удобства Козлевичем), мой постоянный оппонент по политическим спорам. Динко – внешне типичный представитель местной «отрицаловки», основное кредо его декларируется им весьма незамысловато: «Найглавнейше в жиче ест пича, фича и новци, а политика – то е курво!», что в вольном переводе с сербо-хорватского означает, что главнейшее в жизни – это женщины, машины и деньги, а политика – дело весьма нехорошее. Он носит курчавую бороду и длинные волосы. Динко очень интересуется Россией, неплохо говорит по-русски и активно осваивает нашу ненормативную лексику, коей обильно уснащается разговорная речь моряков танкера во время ремонта. Надо сказать, что Динко достиг на этом поприще немалых успехов и уже активно вступает в диалоги с нашим боцманом, потрясая своих соплеменников незаурядными познаниями. Дело в том, что сербохорватская матерщина выглядит на фоне нашей очень бледно и невыразительно и зачастую слабо доходит до объекта воздействия. Динко же, гоняя нерадивых сварщиков, роняющих искры где попало, выражался по-русски хотя и с акцентом, но очень доходчиво и, что для гордых горцев немаловажно, необидно.

А ещё он страсть как любит задавать всякие каверзные вопросы.

– Доктор, а как можно план выполнить на сто пятьдесят процентов? – невинным