История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. 1462–1508 - Геннадий Федорович Карпов

на это внимания, ногайцы часто ссорились с казанцами. Ших-Ахмат советовал Александру вступить в сношения с ногайцами; поэтому Александр в посольстве с Халецким приказывал Ших-Ахмату: «Так как он объявляет ногайцев себе приятелями, то хорошо бы сделал, если бы привел их в дружбу с ним, Александром, и они бы потянули на Москву с одной стороны, а Ших-Ахмат – с другой». Но еще ранее, летом 1500 года, ногайские мурзы пришли под Казань со многими людьми, но воеводы великого князя, князь Михаил Курбский и Лобан Ряполовский, с малыми людьми, вместе с казанскими татарами, отстояли город174.

II

Александр присылал в Москву, после Ведрошской битвы, за опасной грамотой для послов, за тем, что он действительно намеревался вести переговоры о мире. При этих переговорах явилось несколько посредников. Естественными союзниками и посредниками были братья Александра, Владислав – король чешский и угорский, Альбрехт – король польский. К ним Александр обратился, как только началась у него война с тестем175. Короли-братья приготовили посольства в Москву, но туда же должно было явиться, уже впоследствии и за тем же делом, посольство от папы, Александра VI; но оно явилось только ко времени заключения перемирия. Первым приехал в Москву угорский и чешский посол, 9 января 1501 года. 14-го посол был у великого князя и говорил ему речь от брата и свата, что «крепкий мир, который теперь разрушен, нужно восстановить, потому что такому размирью только поганые радуются». В конце речи посол прибавлял, что если великий князь с своим зятем мира не возьмет, то Владислав «своему брату, Александру, хочет быть советником и пособником». На эту речь бояре, от имени великого князя, изложив все причины, заставившие начать войну, говорили, что «великий князь такому размирью не рад, но хочет с своим зятем мира как раньше; а что Владислав хочет своему брату помогать, то он будет помогать неправому; великий же князь, уповая на Бога, за свою правду, хочет против своего недруга стоять». Угорский посол еще просил, чтобы пленных, Владислава для, великий князь выпустил на присяге и поруке. На это был дан ответ, что такого обычая в Москве нет, а пленным никакой нужды тоже нет. Угорского посла принимали с честью и отпустили, сказавши, что Иван Васильевич с королем Владиславом хочет иметь ссылку. 22 января Угорский посол поехал из Москвы, а в это время там уже находился посланный от Александра (приехал 13 января) и говорил, что литовский посол находится в Смоленске и дожидается польского посла, который замешкал за некоторыми делами, и они прибудут вместе176. Эти послы приехали и 21 февраля были у великого князя. Польский посол, зная уже ответ, данный угорскому послу, предлагал главное Ивану Васильевичу, чтобы он, в своей ссоре с зятем, положился на разбирательство королей-братьев. Литовский же посол говорил от Александра, что размирье стало не от него, что он ничего против докончания не делал, к Римскому закону никого не нудил, а это рассказывают лихие люди, изменники; что в Золотую Орду не посылал на лихо своего тестя и т. д., а если что в самом деле сделано против окончанья, то он готов исправить, «а ты бы, брат и тесть, тоже все шкоды, тобой сделанные, исправил». На эти речи дан ответ, сначала польскому послу. Ответ, по смыслу, был схож с ответом послу угорскому и кончался теми же словами, что Альбрехт будет помогать неправому, а великий князь за свою правду готов стоять. Литовскому же послу пересчитаны были все неисправленья Александра перед тестем и даже прибавлены обличения; так: «Александр говорит, что он писал титул Ивана Васильевича так, как писал его король Казимир; так с Казимиром у Ивана Васильевича докончанья не было; принуждение православных к Римскому закону было, и это говорят даже литовские люди, которые теперь в плену; в Золотую Орду Александр посылал на лихо московского государя, и которых людей посылал, и те его люди у нас» и т. д. Но главное в ответе было следующее: «Говорили вы, что нам в отчину Александра не вступаться, а города и области, которые наши люди поймали, то их поступиться, то эти города волости и земли из старины наша отчина».

На дальнейшие переговоры об условиях мира послы не были уполномочены, и, после выслушанного ответа, польский посол повторил предложение посредничества королей польского и угорского. Это предложение было принято; тогда послы стали говорить, что как Королевство Угорское, так и Польское, далеко, и оттуда скоро послам прибыть трудно; поэтому великий князь приказал бы своим украйникам до прибытия послов зацепок не делать никаких. И на это было дано согласие с условием, что если и литовским украйникам будет дан такой же приказ, то тогда Шемячич, Можайский, Бельский и другие князья не будут делать набегов на Литовские земли.

Второстепенным предметом переговоров были переговоры о пленных. Мы видели, что отвечали бояре угорскому послу относительно выпуска пленных на поруке и присяге: то же отвечали они литовскому и польскому послам. Тогда послы попросили, чтобы им дозволили видеться с пленными. На это было дано разрешение, и послов водили по тёмницам, где сидел Гетман с товарищами177.

Но здесь мы должны обратить внимание на то, что весьма бросается в глаза при этих переговорах (об этом уже было выше замечено), именно: литовцы своими оправданиями, что никого из православных в Литве не нудят к Римской вере, так сказать, признавали за московским государем право вмешиваться во внутренние дела Литвы; распространяли право, данное ими относительно одной Елены Ивановны, на всех подданных литовского государя.

Литовцы, кроме этих правительственных переговоров, завязали, на всякий случай, полуправительственные, точно такие же, какие были перед заключением мира в 1494 году. По-прежнему, знакомый нам, пан Ян Забережский, повел это дело. После первых речей литовский посол прислал к Якову Захарьевичу со своим человеком грамоту от Яна Забережского, содержание ее было следующее: «Вспомяни, брат, как ты был на Новгороде, а я на Полоцке, и как, через наши труды, началось доброе дело между государями и устроилось. А теперь опять ваш государь, не ведаю с чьего лихого совета, земли нашего государя начал воевать; а наш государь ни в чем не порушил крестного целования: так хорошо ли так делать? На чьей душе будет этот грех? Сам ты знаешь, что ни Литва Москве, ни Москва Литве никогда не были подчинены. Так ты, брат, вспомни литовский хлеб и веди своего государя на то, чтобы опять между государствами был покой». На другой день после присылки грамоты литовский посол сам явился