Ледяной Скипетр - Алексей Велесов

и ничего не останется кроме пепла и костей. Нет никакого пути, где обе стороны выживают. Нет никакого компромисса, когда две боги сходятся в смертельном поединке за одну землю. Лёд и огонь. Зима и лето. Смерть и возрождение. Они должны найти баланс, или оба уничтожат друг друга. И я — становилась этим балансом. Но баланс, если он статичен, если он застывает, — это не жизнь. Это смерть, упакованная в красивую коробку и названная порядком".

Елена задала самый главный, самый страшный вопрос, вопрос, который давил на её грудь с самого начала этого невероятного пути:

"Значит, ты — тюрьма для самой себя? Ты держишь себя в заточении не потому, что боишься других, не потому, что хочешь наказания? Ты делаешь это потому, что боишься своей собственной силы? Боишься того, на что ты способна?"

В ледяной стене произошло что-то странное и величественное. Кристалл с лицом Морены вспыхнул ослепительным синим светом, не мягким и усыпляющим, а острым, режущим, как лазер. Этот свет начал трескаться, разлетаться во все стороны, как разбитое зеркало, как разломанное небо.

"Да, — признала Морена, и в этом признании была вся боль эпох, вся усталость тысячелетий, вся горечь несправедливости, пережитая богиней, которая не могла справиться со своей собственной природой. — Я сама себе враг. Я сама себе палач. Не потому, что я слаба. Потому что я ужасающе сильна. Потому что если я не буду контролировать себя, я уничтожу мир. Я уничтожу всё — и огонь Хана, жаждущий завоевать юг, и лёд Империи, желающий сохранить север, и людей, которые просто хотят жить, дышать, любить, работать, создавать. Я знаю свою природу до самых глубоких костей. Я знаю, на что я способна, когда моя сущность полностью освобождается, когда все цепи разбиваются. И поэтому я держу себя в цепях. Я становилась инструментом, потому что инструмент — это ограничение, это контроль, это управляемость. Это страшная цена, которую я платила, чтобы не стать полной, абсолютной катастрофой, которая съест мир".

Елена встала, отпираясь руками о лёд. Встала медленно, каждый мускул протестуя против холода и усталости. В её глазах появилась слеза. Не слеза льда, блестящая и холодная, но обычная вода, горячая от человеческой боли. Слеза упала на щеку и сразу же замёрзла, оставляя след боли в геометрии льда.

"Тогда может быть, выход не в разрушении или сохранении, не в том, чтобы держать тебя в плену или дать полностью вырваться, — сказала она, и её голос был тверже, чем когда-либо, тверже горы, крепче вечного льда. — Может быть, выход в трансформации? В том, чтобы найти третий путь, где лёд и огонь не боятся друг друга, потому что оба понимают, что нужны миру? Может быть, нужно разделить твою силу? Не держать её запертой в одном Скипетре, который становится проклятием для каждой Хранительницы, а распределить её, дать её людям, открыть им секреты, которые ты знаешь? Может быть… может быть, нужна революция в самой магии?"

Долгое, натянутое, почти невыносимое молчание заполнило камеру, молчание столь громкое, что казалось физическим явлением. Потом голос Морены ответил, и в нём прозвучало что-то, похожее на надежду. Слабую, едва заметную, едва различимую в шуме времени, но всё же — надежду.

"Ты говоришь как Анна, — сказала богиня, и было ли это намёком на критику или похвалу, было невозможно определить. — Но ты думаешь как человек, а не как раб системы, как узник, привыкший к своей тюрьме. Это существенное отличие. Анна пришла ко мне из страха перед хаосом. Она хотела спасти мир, построив вокруг него ледяную стену. Но ты… ты ищешь не спасения. Ты ищешь баланса. Ты ищешь жизни, которая дышит. Это опасно. Опаснее, чем ты можешь себе представить. Потому что баланс требует не силы — силу я уже дала Анне, и та только умерла раньше времени. Баланс требует мудрости. И мудрость — это редкость даже среди людей, не говоря уже о Хранительницах, которые обычно либо жаждут власти, либо бегут от неё".

Морена помолчала, и в молчании том Елена услышала целые эпохи раздумий, века сомнений.

"Я согласна, — произнесла богиня наконец. — Но знай цену. Если ты ошибёшься, если ты не сумеешь распределить эту силу справедливо, если люди, получившие половину моей сущности, будут так же жестоки и эгоистичны, как боги прошлого, то я найду способ вырваться. И тогда мой холод не будет ледяной тюрьмой порядка. Он будет гневом богини, кормящейся справедливостью, и не будет пощады ни городам, ни королям, ни самой себе".

И с этими словами свет в камере изменился кардинально. Синий цвет постепенно превращался в нечто более сложное, в палитру цветов, которую человеческий глаз едва мог разборчиво различить. В него вплетались серебристые нити, появлялись намёки на жёлтый, почти золотой оттенок, проходили волны мягкого зелёного, как если бы весна и лето были запечатаны в этом одном куске льда. Морена больше не говорила. Но её присутствие в комнате изменилось кардинально. Она уже не была врагом, восставшей против своего плена, не была и безучастным инструментом. Она была… партнёром в неопределённости, спутником в пути, полном риска и неизвестности.

"Ты выбрала третий путь, — произнесла Морена в финале, и в её голосе зазвучала смесь страха и надежды. — Это значит, что ты готова принять и последствия. Ты готова?"

Елена посмотрела на свою руку. На ней по-прежнему пульсировал угольный знак, оставленный Следопытом. Напоминание о том, что её уже метили, что её уже отметили, что её уже считают либо добычей, либо средством манипуляции.

"Я выберу третий путь, — произнесла она в финале, и её голос был сильнее, чем когда-либо, сильнее, чем голос Императрицы, громче, чем голос Хана. — Я не разрушу Скипетр. Но я переделаю связь между нами, между тобой и миром. Я возьму только половину твоей силы. Половину холода, половину боли, половину справедливости. А вторую половину я дам людям. Не через один инструмент, не через одного посредника. Через каждого, кто захочет слушать землю, слышать голос природы, понять ритм времени и смен сезонов. Мы создадим новую систему, где магия не сосредоточена в одних руках, не зависит от одного человека, но разделена между миллионами. И тогда, может быть, тогда найдётся баланс, который будет живым, дышащим, не замёрзшим на веки вечные".

Молчание. Долгое молчание, полное веков размышлений, полное истории, её выборов и ошибок.

Потом домовой в рюкзаке, наконец произнёс первое слово после полуночи:

"Ты сумасшедшая. Я всегда это знал. Ты совершенно сумасшедшая, Елена Ветрова".

Но в его голосе не было осуждения. Только гордость.