Ледяной Скипетр - Алексей Велесов

Подземелье Кремля открыло перед ними свои сокровища — на стенах, в тонком слое льда, как в витрине музея времён, которых больше не существует, были высечены образы. Фрески из времён древних, когда люди и магия были одной неразделённой сущностью.

Когда они бежали мимо первой стены, Елена видела, как лёд рождался из первого конца времён. Как он пробивался из земли, как люди первые прикасались к нему, не в страхе, а в благоговении. Это была песнь сотворения, высеченная в льду, история до истории.

Вторая стена показывала сцену Замерзания. Люди, застывшие в момент страха, их лица обращены в небо. Матери, прижимающие детей. Старики, держащиеся за молодых, как за якорь. Солдаты, что падали, даже не услышав взрыва. Каждое лицо — отдельная история боли, отдельный мир, остановленный в одном мгновении. И среди них — женщина, протягивающая руку. Рука в той же позе, что и Елена сейчас. Анна. Первая Хранительница. Её последний жест. Приём проклятия.

Третья стена была Россией, изображённой не как географическое образование, а как живое существо. В центре груди огромного существа, чьё лицо было человеческим и звериным одновременно, была нарисована огромная рука, сжатая в кулак. А из этого кулака — лучи, в каждом из которых плясала своя сила. Северная сила льда, белая и чистая. Южная сила огня, красная и жаркая. Западная сила ветра, серая и переменчивая. Восточная сила земли, коричневая и неумолимая. Все они сходились в одну точку, в один узел, который был подписан одним словом, выжженным так ярко, что казалось, что это слово горит: БАЛАНС.

— Это старше, чем Скипетр, — прошептала Елена, даже в побеге прислушиваясь. — Это ещё старше, чем Замерзание. Это… святилище четырёх сил. Это место, где они когда-то жили вместе, прежде чем люди разделили их, запечатали в одном инструменте.

— Позже, — дыхание Данилы было тяжелым, прерывистым. Каждое слово давалось ему мучительно. — Говори позже. Теперь — беги.

Они побежали глубже, пока коридоры не превратились в лабиринт. Позади раздавались шаги, голоса, — всё ближе, всё громче. Но коридоры были их союзниками. Елена интуитивно выбирала направления, как если бы это была не её первая дорога в этих туннелях. Как если бы что-то в её крови помнило эти ходы, эти повороты, эту архитектуру холода.

Они проходили мимо комнат, каждая из которых была адским альбомом истории:

В первой — ряды ледяных гробниц, где лежали магистры магии, забытые даже историей. На каждой гробнице — имя, но имена были стёрты, вытаяны временем. Только годы остались: 1420, 1567, 1743, 1889… Одна гробница была без имени. На её крышке — три руны: потеря, переход, возрождение.

Во второй — библиотека, где книги были написаны не на бумаге, а прямо на льду. Руны светились тусклым, предсмертным светом, словно сами слова были при смерти, теряя последние остатки энергии. Елена видела названия: "Язык Морены", "Договоры между богами", "Как контролировать то, что не должно контролироваться".

В третьей — скульптуры, огромные, в несколько человеческих ростов, изображающие богов, которых люди поклонялись, прежде чем придумать Скипетр. Их лица были полны мудрости и печали. Одной из них, с развевающимися волосами и руками, протянутыми вверх к несуществующему небу, Елена узнала Морену. Её бабушка показывала ей рисунок в старой книге.

В четвёртой — комната, которую они почти пропустили, но Данила остановил её. Здесь висели портреты. Портреты Ветровых, написанные на ледяных панелях. Елена видела лица, которые она узнавала из фотографий: Анна с её кротким, обречённым взглядом. Мария с огнём бунта в глазах. Евдокия с мудростью старицы, хотя она была совсем молодой. И в углу, неоконченный портрет — её собственное лицо, но изображённое, как будто художник видел будущее. На нём было выражение выбора, решимости, и чего-то ещё — надежды, которая ещё не родилась, но уже ждала своего часа.

В пятой — святилище древних договоров. Здесь на стенах были высечены соглашения, подписанные не человеческими руками. Символы, которые переливались на свету, обещания, которые были даны давно, когда боги и люди ещё разговаривали. Одно из этих соглашений привлекло её внимание: на нём стояла печать Морены и печать чего-то, что Елена ещё не видела, но чувствовала — печать Земли. Саму Землю, обещавшую хранить баланс, если четыре силы останутся в гармонии.

Любая из этих комнат могла бы стоить жизни, если бы только было время. Но времени не было.

Шаги позади становились ближе. Данила повернул в боковой проход, почти не видный в полутьме, замаскированный под трещину в стене. Но Елена увидела, как тщательно, как искусно это было сделано. Кто-то знал, что они будут здесь. Кто-то готовил этот путь. Они протискивались сквозь щель, и стены вокруг них пульсировали, словно сам Кремль помогал им, принимал их в себя, как мать обнимает дитя. Елена чувствовала, как её плоть почти сливается со льдом, как граница между её телом и миром вокруг становится всё более размытой. Это было опасно, но это было и спасительно. Когда они окончательно проскользнули в проход, позади прошли первые стражи — трое, в мундирах морозника, с ружьями, наготове. Их лица были окаменелыми, бесстрастными, как лица автоматов, исполняющих приказ без понимания, без раздумий. Они прошли дальше, вслушиваясь в звуки, которые вели их в неправильном направлении.

Данила дождался, пока их шаги затихнут, и только потом позволил себе выдохнуть. Но это был шум, похожий на скрежет стекла. Его рана кровоточила сильнее. Елена видела, как под льдом на его груди начинала скапливаться жидкость. Кровь, перемешанная с чем-то голубым, светящимся. Лёд в его крови.

— Не далеко, — прошептал он, хватая её за руку. — Я знаю, где конец. Там, где я слышал голос.

Боковой проход завёл их в огромный зал. Не камеру, не комнату — именно зал, настолько просторный, что голос терялся в его глубинах. Стены его были не льдом — они были… живыми. Органическими, кажется. Они пульсировали, как если бы сам Кремль был живым организмом, ледяным телом, в котором они теперь находились.

Освещение было странным. Не факелы, не свечи. Сам лёд светился, и его свет был мягким, синим, печальным. Цветом, который должен быть у звёзд, если бы звёзды плакали.

Они начали идти через зал, и шаги их отзывались эхом, будто весь мир вокруг них был пустотой, вакуумом, ждущим заполнения. На полу они видели узоры — странные, геометрические узоры, которые светились слабее, чем основной лёд, как будто старые руны, потерявшие силу. Елена считала шаги. Сотня. Двести. Трёхсотая. Зал не заканчивался, но они шли всё дальше, и с каждым шагом земля