Ледяной Скипетр - Алексей Велесов

— Не могут? — голос Марии вдруг стал живым, теплым, почти человечным. Слёзы, если бы призрак мог плакать, потекли бы по её щекам. — Смотри.

Мария дотянулась до большого, центрального звена цепей — того звена, что находилось ближайшего к сердцу Скипетра. И там, где её прозрачная, ледяная рука встретилась с противоречащей себе магией, произошло чудо.

Цепь не лопнула. Она не растворилась. Она ожила.

Звено света и звено тьмы, соединившись с намерением Марии, начали вращаться с новой скоростью. Они больше не боролись друг с другом. Они танцевали.

И в этом танце Елена увидела историю.

Историю России, которая не была ни светлой, ни тёмной, а была обеими одновременно. Историю земли, которая была плодородна и ледяна, жарка и мёрзла, рождала жизнь и принимала смерть в одном дыхании.

Она увидела князей и крестьян, войну и мир, голод и изобилие. Всё это вращалось в спирали, всё это было одно, всё это было всегда было единым целым, и только люди в своей гордости разделили его на части.

— Ты готова? — спросила Елена Данилу, не отворачиваясь от видения.

Данила подошёл ближе. Его ледяная броня начала светиться собственным светом, светом не холода, а отчаяния.

— Я готов, — ответил он. — Но это может быть наша последняя попытка.

Елена протянула ему руку. Когда их пальцы встретились, произошло то, что предсказывала Мария.

Ледяная магия Данилы встретилась с огненной магией Елены. И вместо того, чтобы уничтожить друг друга, они переплелись.

В точке их касания вспыхнул серебристый свет.

Он распространялся волнами по камере. Волны ударялись о стены, об пол, о потолок, и камера начала пробуждаться. Цепи вокруг Скипетра начали звучать, как огромный, древний колокол, звучащий в первый раз за столетия.

Мария смотрела на них, и Елена видела в её глазах нечто, что раньше видела только однажды — в глазах матери, когда та благословляла её перед смертью.

Это была гордость.

— Третий путь, — прошептала Мария, и её голос стал едва слышен, словно уходил в глубины времени. — Вы нашли третий путь. И он красивее, чем я когда-либо надеялась.

Камера наполнилась светом. Серебристым, холодным и горячим одновременно, живым и неживым, ледяным и огненным светом.

И в этом свете Скипетр начал петь.

Глава 27: Суд

Сначала был холод.

Не холод подземелья, где они спускались к Скипетру. Это был холод казармы, холод государства, холод железной воли, которая не оставляет пространства ни для теплоты, ни для милосердия. Холод, который проникает не через кожу, а через значение.

Их привели на рассвете.

Гвардейцы в чёрных мундирах, морозники с ледяным блеском в глазах. Они не говорили ничего, не объясняли, не давали времени переодеться, умыться, привести себя в порядок. Просто взяли Елену за локти, не грубо, но твёрдо, и поднимали вверх по лестницам, всё выше, всё выше, по красным ковровым дорожкам, мимо дворцовых стен, расписанных фресками времён, когда Россия ещё верила в свою вечность.

Мимо её проносились коридоры.

В каждом коридоре висели люстры из ледяных кристаллов, те самые, что никогда не растаивают, которые горят холодным синим светом даже в полдень. Портреты предков смотрели вниз с позолоченных рам — люди в парадных мундирах, с орденами на груди, с выражением лиц, в которых не было ни сомнений, ни страхов. Только уверенность.

Только железо.

По дороге к тронному залу они прошли мимо приёмной комнаты, где собирались бояре и послы. Елена видела сквозь открытые двери, как люди в богатых одеждах поворачивались, смотря на её процессию. Их лица были удивлены, затем расчётливы. Новости будут распространяться быстро. К обеду весь Кремль будет знать, что Елена Корнилова поймана. Что её ведут на суд. Что, возможно, её казнят.

Данила шел позади неё.

Его ранения кровоточили сильнее, чем когда они вышли из подземелья. Гвардейцы не позволили ему перевязать раны, не позволили пить. Он шел с лицом, которое было почти серым от боли, но его спина была прямая, его подбородок поднят. Елена видела, как один из морозников с любопытством смотрел на Данилу, проверяя, не упадёт ли тот на колени.

Но Данила не упал.

Елена попыталась обернуться к нему. Морозник, ведший её, дёрнул её вперёд с такой силой, что она чуть не упала.

— Прямо, — сказал он, единственное слово, которое она услышала с момента пробуждения в камере стражи, когда её схватили при выходе из подземелья. — Только прямо. И молчи. В тронном зале говорит только Ксения.

В тронном зале говорит только Ксения.

Это предложение крутилось в голове Елены, пока они приближались к его дверям. Тронный зал Ксении. Место, куда никогда прежде не входила простая смертная, вроде неё. Место, где決принимаются приговоры, где решаются войны, где власть держит людей за горлом.

Тронный зал был огромен.

Не в смысле физических размеров, хотя потолок был так высок, что свечи светили там едва различимо, как звёзды в небе поздней осени. Огромен в смысле присутствия власти. В смысле того давления, которое ощущаешь, когда входишь в место, где решаются судьбы миллионов, где слово может означать смерть, а молчание — освобождение.

На стенах висели портреты.

Портреты всех императриц, начиная с времён Петра. Но не просто портреты — это были живые портреты, созданные магией древних колдунов. Глаза их двигались, следя за каждым движением. Их лица менялись выражение в зависимости от настроения в зале. Когда гвардейцы привели Елену, портреты синхронно нахмурились. Будто сотни мёртвых королев выносили приговор её вторжению в их священное место.

Портреты смотрели с презрением, с холодностью, с той уверенностью в собственной правоте, которая только возможна для мёртвых, уже не имеющих право ошибаться.

На возвышении, под балдахином из чёрного и золотого шелка, сидела Ксения.

Императрица.

Она была молода — года двадцать семь, не более того. Но на её лице была маска, которая делала её лицо намного старше. Маска власти, маска ответственности, маска того, кто знает, что от её слова зависит жизнь миллионов. Лицо её было бледным, как фарфор, с острыми скулами и большими серыми глазами, в которых горел не огонь, а холодный расчёт, холодная воля, холодное понимание того, что власть — это не право, а бремя.

Елена узнала эти глаза.

Узнала их потому, что видела их давно, в другой жизни, когда она была просто служанкой при дворе, когда Ксения была ещё наследницей, а не королевой. Тогда в её глазах был огонь. Огонь молодости, огонь мечты, огонь надежды. Тогда она говорила Елене, ночью, в саду дворца, что верит — что