Инкуб - Rugiens_Ursus

что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть. А сейчас под ним была его молодая жена, и грех было лить бездумно слёзы над почившей дочерью, чей отход в гробу, устланном её любимыми фиалками, он устроил, когда можно было потратить эти силы на новую жизнь.

Картинка любви и скромного разврата распалась, и инкуб начал осознавать себя чуть больше, но что-то тащило его дальше в глубь своей мёртвой памяти, своего умершего тела, своей отошедшей Слаанешу душе.

Следующая картинка. Похожая на прошлую. Новая жена, его новое лицо, всё то же самое. Его жена дала наследника, мальчика, тот умер. Инкуб тянулся всё дальше и дальше в память своих прошлых жизней, и в каждой из дверей его ждала одна и та же картина: он один, умершие родственники, умершие дети в хвори, и один наследник, что повторяет его судьбу, а он мёртв в самоотверженной попытке стать лучшим правителем, лучшим отцом.

Горькие слёзы, что стекали по щекам инкуба, растворяясь в небытии, когда он смотрел и смотрел то, что попросил забыть.

Слишком много скорби, слишком много историй, что повторялись в точности из раза в раз. И всегда был вопрос: «Почему?», «Зачем мне смерти моих детей и близких?»

Так он погружался, пройдясь по горизонту тех воспоминаний, что распечатались под напором сил божественной природы.

И наконец он подошёл к одной из последних дверей. Внешне она была будто бы выкована из чёрного металла, и поверх неё было сотни разных цепей — от совсем тонких до корабельных, — что отгораживали его от этого воспоминания.

Это не было преградой, скорее предупреждением самому себе. Инкуб поднял руку на этот замок, но… Но опустил её, не в силах выдержать ещё и этот груз памяти.

— …Я приговариваю вас к смерти! Мерзкие твари, что губят своих детей, отдавая их судьбы на откуп мерзости, что хуже демонов, — рокотал голос Люпина с интонациями чистой праведной ярости.

Сам он в полном непонимании будто бы и вовсе был отброшен на зрительский ряд и не мог даже движению пальца дать ход.

— Что?.. Что, бл@ть, произошло?!

Демон в непонимании погрузился в свой внутренний мир повторно.

Каково было его удивление от того, что он обнаружил в своей душе. Кусок души — той первой души мальчишки, что он не смог съесть нормально, — сейчас взял бразды правления и пропускал через него огромное количество энергий, совершенно чуждых его природе.

Инкуб в непонимании огляделся и понял, что участок порядка разрастался по его сути, отбивая дециль за децилем его собственной души, его собственных ресурсов.

В полном непонимании он банально вгрызся в этот кусок порядка и… На удивление, он безумно просто поддался. Не поддался лишь огрызок от этой душонки.

Повременив с расправой, инкуб отпустил хватку над этим безобразием и решил для начала посмотреть результаты.

Глаза инкуба в первый раз выражали столь сильное удивление. Это… Это нечто подняло целый поход против жречества Ллос по подземелью. К ним примкнули все, кто пострадал и был утащен жрецами — от эльфов, но, что более неожиданно, огромное количество мужчин из дроу. Две разные части народа, что был разделён, сейчас валили идолов, убивали жриц, сносили памятники, изгоняли посланников богини пауков. А конкретно сейчас инкуб стоял во главе обвинительного воинства и уничтожал очередную партию жриц.

Первый эшелон обороны этого города даже не стал их задерживать. Мужчины дроу просто пожелали не тащить на себе ярмо корма, расходного материала, посему, по опыту двух сдавшихся городов, пустили к себе воинство и не выпускали жриц Ллос. Вообще никого не выпускали.

— Ну… Наконец-то ты очнулся. А то я уже было подумал, ты застрял в своих чертогах разума навсегда, — с каким-то удовлетворением проворковал Тенебрис.

— Что… Как это вообще возможно?

— Дар.

— Что, прости? Какой ещё дар? Слышь, ящер, я сейчас реально не в состоянии твои загадки разгадывать.

— У каждого живого существа есть его предназначение. Пахать землю, сеять поля, воевать — да что угодно, что положено ему по судьбе, одно сильнее, другое слабее. И вот, похоже, ты сожрал не то предназначение, это и вовсе можно назвать полноценным даром, а не парой предрасположенностей.

— Так… Если я сознанием был не в теле, то что управляет там сейчас от моего имени?

— Имени у этого, наверное, всё же нет. Честно говоря, похоже по уровню разума на неполноценного разумного, упёршегося рогом в одну задачу.

— М-да… Запишу на будущее обязательно: героев есть, перемалывая полностью.

— Ты бы лучше обратно бразды правления брал. А то жрицы Ллос почти закончились. Он их всех в отдельные кристаллы душ запечатывал, видимо, чтобы они не ушли к паучихе.

— М-да… Это безобразие надо заканчивать.

Инкуб снова вгрызся в участок, что отгораживал его ментальной стеной от проникновения к уделам его тела.

— Ты поплатишься за свою дерзость, демон, — последними словами прогудело это нечто, когда он закапсулировал этот дар в себе.

Как только инкуб вернулся в тело, он ощутил неимоверную тяжесть, как будто бы его тело выпотрошили, на место мышц насовали ваты, а вместо крови залили затхлую воду.

Было даже не преувеличением то, что он чуть было не начал разваливаться.

— Мать моя богиня, да чтоб мне на следующий круг перерождения! — просипел инкуб.

Кое-как встав, опираясь о копьё как о посох, он поковылял к кучке камней, что были свалены на алтарь.

Опушённый свод храма дроу просвечивал слабый свет от люменов, что заменяли в этом городе солнце. И даже в этом тусклом свете аура от этой горки камней была наиотвратнейшая.

Чистые страдания и ужас последнего осознанного момента. Но что самое интересное, на каждой из овеществлённых в чёрном ониксе душ лежал отпечаток его бога.

Он сгрёб души жриц в кожаный мешок. В конце концов, остроухие есть остроухие, а тёмные или светлые — это незначимые оттенки вкуса души. Да и в разговоре с эльфами этот вещественный аргумент может быть довольно хорошей картой в рукаве.

Глава 23

Инкуб.

Глава двадцать третья.

Взгляд извне.

— Эх, говорил я тебе, Кони, что это того не стоит… — промурлыкало нечто во мраке, поблескивая синими глазами.

— Помолчи.

Слепая женщина сидела во тьме с открытыми пустыми глазницами и копалась в своих чертогах разума. После лишения зрения она удивительно хорошо научилась представлять что угодно. Сейчас перед ней возвышалась целая замковая стена, увешанная пробковым