Бармен отеля «Ритц» - Филипп Коллен

будет чередой расставаний. Вселиться в пустой номер… и правда! В конце концов, почему бы и нет? Вот это будет лихо. Да здравствует Эрнст Юнгер! Да, можно быть сильными и не бояться проявить слабость. Этой ночью я вытянусь на огромной кровати номера люкс и буду спать до самой развязки этой бесконечной войны.

Часть 7. Странный разгром. Июль – август 1944 г.

1

27 июля 1944 г.

Отель «Ритц», номер 202. Шерстяной ковер, бюро в стиле Людовика XVI, бюст Гёте на камине и напротив – огромная кровать с необъятными подушками из пуха канадского гуся. Покрывало стеганое, постельное белье шелковое, и на нем – сонное лицо Франка Мейера. Спал бы и спал! Но внезапно у него под окном раздается пулеметная очередь. Он просыпается, хватает ртом воздух, пульс частит.

Кто мог стрелять прямо на улице в таком квартале? Может, это сведение счетов? Или начались уличные бои? Невозможно узнать. В просвете между шторами он различает яркий свет июльского солнца. Франк не знает, как долго он спал. Он совершенно не представляет, что происходит снаружи. Стрельба прекратилась. Снова тихо. Он чувствует щекой гладкий шелк простыни и постепенно возвращаются образы. Юнгер в баре, последняя рюмка кальвадоса, лестница в пустынном отеле, по которой он крадется, открытый номер, и в нем – никого. Перед тем как лечь, он долго принимал пенную ванну с ароматом ветивера. Потом побрился – еще пахнет одеколоном. Морщится, вспоминая, как увидел в большом зеркале свое исхудавшее тело. Сутулые плечи, темные круги под глазами, вялый пенис: мужское тело, измученное четырьмя годами лишений. Он постарел, обрюзг. У кого он может вызвать желание? Он четыре года не держал в объятьях женщину – может, он уже и не сможет ничего, даже если представится возможность? Он знает, что Жорж нередко посещает бордели. Он всегда воздерживался.

Слишком стыдлив, слишком горд.

Сегодня утром пенис все так же вял, зато активизировался желудок. Последний раз он по-настоящему ел дня четыре назад. А может быть, и больше. А не позвонить ли ему в обслуживание номеров. Может, ему доставят сюда завтрак?

Яичница и теплая булочка, литр кофе… Он представляет себе лицо посыльного, который откроет дверь и обнаружит, что на роскошной постели валяется он, Франк Мейер! Если, конечно, еще остались посыльные.

Именно в этот момент раздается стук в дверь.

– Франк, вы здесь?

Там не посыльный.

Это голос Элмигера. Но как он мог узнать?

– Франк, это управляющий. Вы проснулись?

Да, проснулся. Но совершенно гол.

– Один момент, месье!

Франк вскакивает и бросается в ванную. Он быстро сует голову под воду, натягивает халат. Но что же нужно от него Элмигеру? Франк отдергивает шторы, ослепительный свет бьет в глаза. И почему его начальник стучится в дверь, а не входит сюда по-хозяйски, чтобы выгнать его пинком надраенного ботинка?

– Я иду!

Двадцать три года Франк Мейер жил в окружении роскоши, казалось бы, мог привыкнуть, но теперь, застигнутый врасплох в этом номере, он чувствует себя сыном австрийского работяги, которым он и оставался всегда. Как он оправдает свое присутствие здесь? По дороге к двери у него даже мелькает мысль: а не сказать ли, что это сам Юнгер обещал оплатить номер.

Но нет, это курам на смех.

– Господин управляющий, здравствуйте.

– Здравствуйте, Франк. Можно войти?

– Ради бога! Это ваш дом…

Элмигер, кажется, не сердится. Он спокоен и безупречен: твидовый костюм-тройка, белая рубашка, аскотский галстук с латунной булавкой.

– Экономка услышала, как вы храпели прошлой ночью, – говорит он. – Мадам Бурис точно знала, что номер свободен, и сразу же предупредила нас. Мы открыли дверь и обнаружили, что в номере вы и спите, как младенец.

– Ну, я… Действительно, я ничего не слышал. Десять минут назад проснулся от пулеметной очереди, прямо на улице Камбон.

– Послушайте, Франк, мы столкнулись с дилеммой. Через несколько дней или несколько недель немцы покинут Париж. В каком состоянии они оставят «Ритц»? Понятия не имею. И сейчас мне нужно одновременно готовиться к прибытию союзников и обеспечить проживание наших гостей. Настоящая головоломка. Единственное решение: вам придется снова открыть бар. Для немцев, но при этом очень аккуратно и незаметно.

– Вы имеете в виду, что я действую в частном порядке, неофициально?

– В каком-то смысле – да. Мы скажем американцам и англичанам, что нас заставили так поступать. Это как ходить по натянутой проволоке. Что скажете?

– Действительно, стоит попробовать.

– Хорошо. Внешний мир должен считать ваш бар закрытым. На время, которое продлится наша афера, я предлагаю вам оставить этот номер за собой. Вы заправляете баром один. Вы принимаете всяких важных шишек, как вы умеете, вы их облизываете и балуете, а у меня – одной головной болью меньше. И взамен вы живете здесь.

Франк теперь совершенно проснулся. Выходит, он проспал в этом номере более суток…

– А гестапо? – спрашивает он.

– У эсэсовцев сейчас полно дел, поверьте мне. Нацистская полиция проводит чистку Генерального штаба вермахта, это настоящее кровопускание. В последние пять дней некоторые ваши немецкие клиенты просто испарились, но гестапо ни разу не поинтересовалось, где вы. Постучим по дереву! Пусть так будет и дальше.

Франк кивает в знак согласия.

– Я оправдаю ваше доверие, месье.

– Я полагаюсь на вас, Франк. Мадам Ритц тоже. И снимите, наконец, этот дамский халат, вы в нем смотритесь не так органично, как Барбара Хаттон.

2

2 августа 1944 г.

Вчера два посетителя. Позавчера – четыре. Недавно прибывшие немецкие офицеры сидят с серыми лицами и пьют уныло. Но Франк рад и им. Каждый раз, когда кто-то входит в дверь, он боится, что это эсэсовцы.

– Вы разговариваете сами с собой, Франк?

– Саша! Вот уж не ждал… Я так рад вас видеть.

– Вы открыты, друг мой?

– Официально нет.

– Но мне все же можно?..

– Конечно. Но заприте дверь на замок, пожалуйста.

– А подайте-ка мне американо. Нынче это в моде.

Гитри останется пересмешником до гробовой доски.

– Нас ждут темные времена, поверьте мне, Франк. Я пришел пешком от Одеона. Площадь Согласия по периметру оцеплена заграждениями с колючей проволокой, по ней не пройти. Мне пришлось пробираться через сад Тюильри, и вы видели? Статуи закопаны в землю, чтобы укрыть их от бомб. Улицы пустынны, наступает время сведения счетов…

– Вот, – сказал Франк, ставя перед ним бокал. – Вы простите мне отсутствие дольки апельсина? Америка еще не вполне пришла к нам.

Гитри отвечает легкой улыбкой, делает глоток, кажется, напиток пришелся ему по вкусу.