Убийство Кирова. Смертельная тайна сталинской эпохи - Гровер Ферр

Важной проблемой в оценке показаний на Московских процессах является вопрос независимого подтверждения заявлений, сделанных на суде с помощью свидетельств, которые не могло подстроить, внушить или каким-то образом создать обвинение. Разумеется, отсутствие независимого подтверждения не означало бы, что показания и признания на суде были сфабрикованы обвинением. В случае профессионального заговора может вовсе не существовать никаких самостоятельных доказательств. Это просто означало бы, что мы не могли бы никоим образом сравнить эти показания с самостоятельным доказательством. Даже если бы у нас не было независимого подтверждения заявлений, мы могли бы оценить внутреннюю непротиворечивость заявлений, сделанных разными подсудимыми в разное время.

К счастью, существуют некоторые доказательства, выходящие за пределы Московских процессов и даже самого СССР. Все эти доказательства подкрепляют признания обвиняемых.

Главный пункт обвинения, на котором строился процесс 1936 г., заключался в том, что в 1932 г. между троцкистами и зиновьевцами был сформирован блок, к которому присоединились и другие силы. Это подтверждается в письме Седова Троцкому где-то в середине 1932 г. (архив Троцкого 4782). Седов называет зиновьевцев, «группу Стен-Ломинадзе», «группу Сафар(ов) а – Тархан(ов) а» и «И.Н.(Смирнова)», а также Зиновьева и Каменева («3. и К.»).

Все эти группы были названы обвинением и обвиняемыми на Августовском процессе 1936 г. Седов называл И. Н. Смирнова лидером троцкистской группы, и это подтверждено в протоколе суда. Письмо Седова и протокол суда подтверждают, что блок был сформирован к лету 1932 г.

Активное планирование убийства Кирова

Согласно показаниям на Процессе 1936 г., активное планирование убийства Кирова началось летом 1934 г., и с ленинградскими заговорщиками связались осенью 1934 г. Это, кажется, совпадает с некоторыми указаниями в ежедневнике Николаева, по поводу которых высказывал замечания Лено. В отношении «прощальных писем» Николаева членам семьи, датированных августом 1934 г., Лено дает следующий комментарий:

Более того, некоторые «прощальные» письма, которые он написал членам семьи в августе, но, возможно, не отправил, наводят на мысль, что он обдумывал самоубийство или, может быть, убийство партийных чиновников (Л 216).

Для Николаева убийство и самоубийство были неразрывны. Мы напоминаем, что он попытался убить себя через несколько секунд после того, как стрелял в Кирова.

По судебным показаниям, конкретное организационное планирование убийства Кирова началось осенью 1934 г.

Бакаев, с целью подготовки убийства, выехал осенью 1934 года в Ленинград, связался там с активными участниками нашей организации: Котолыновым, Левиным, Румянцевым, Мандельштамом и Мясниковым, составлявшими так называемый ленинградский террористический центр. При ленинградском центре была активная группа террористов, которая непосредственно вела подготовку убийства Кирова (т. XXXVI, л. 6).

Это полностью подтвердил на следствии обв. Евдокимов, показавший следующее: «от Бакаева мне известно, что осенью 1934 г. он, Бакаев, совместно с одним троцкистом-террористом, фамилию которого я не знаю, выезжал в Ленинград для связи с ленинградским террористическим центром и организовал с ним убийство Кирова.

Во время этой поездки Бакаев и указанный выше троцкист-террорист виделись с Николаевым и договорились с ним о совершении им убийства Кирова» (т. XXXVI, л. 7, 8).

В конце допроса Мрачковского Вышинский задает Бакаеву вопрос о том, когда он ездил в 1934 году в Ленинград.

Бакаев: Осенью.

Вышинский: Для какой цели?

Бакаев: Для проверки готовности организации убийства Кирова.

Вышинский (обращается к Каменеву): Вы дали поручение по подготовке убийства Кирова?

Каменев: Да, осенью.

Вышинский: Осенью вы вместе с Евдокимовым дали поручение Бакаеву отправиться в Ленинград и проверить, насколько успешно идет подготовка ленинградской троцкистско-зиновьевской группы к убийству Кирова? Это правильно, вы подтверждаете?

Каменев: Да, правильно. Подтверждаю.

С этой целью осенью 1934 года – продолжает Евдокимов – Бакаев поехал в Ленинград проверить, как идет подготовка террористического акта против Сергея Мироновича Кирова ленинградскими террористами. Эти террористические группы установили слежку за Сергеем Мироновичем Кировым и выжидали удобного момента, чтобы совершить террористический акт.

Этот период времени – осень 1934 г. – соответствует длинным записям в ежедневнике Николаева в октябре 1934 г., в которых он пишет о «смерти ради моих политических убеждений» (Л 228), и его письму об «объяснении перед партией и Отчизной» (Л 229–234). Николаев также написал письмо Кирову 30 октября 1934 г. (Л 237–238). В последующие несколько дней он «попытался обрисовать конкретные планы убийства Кирова» (Л 238–241).

Марксизм и терроризм

Вопрос о согласовании применения террора с марксизмом, который, как известно, отвергает применение террора, возник на суде.

Вышинский: Как увязывалась у Зиновьева и Каменева террористическая деятельность с марксизмом?

Рейнгольд: У Каменева в 1932 году в присутствии ряда членов объединенного троцкистско-зиновьевского центра Зиновьевым обоснована необходимость применения террора тем, что хотя террор и не совместим с марксизмом, но в данный момент это надо отбросить. Других методов борьбы с руководством партии и правительства в данное время нет. Сталин объединяет всю силу и твердость теперешнего партийного руководства. Поэтому в первую голову надо убрать Сталина. Каменев развивал ту же теорию, говоря, что прежние методы борьбы, а именно: завоевание масс, верхушечные комбинации с правыми, ставка на хозяйственные трудности – провалились. Поэтому единственным методом борьбы являются террористические действия против Сталина и его ближайших соратников – Кирова, Ворошилова, Постышева, Косиора и других.

Троцкий и террор

Троцкий неоднократно заявлял в печати и на слушаниях комиссии Дьюи, что он неизменно выступал против «террора» – на английском языке, против применения насилия и убийств в отношении политических противников. Словами адвоката Троцкого Гольдмана:

Обвинение в индивидуальном терроре, как будет показано на основании многочисленных статей Троцкого, начиная с 1902 г., непосредственно противоречит всему стремлению его мысли, его политическому образованию, урокам его революционного опыта и, наконец, всей традиции русского марксизма (Case of Leon Trotsky, 1-е заседание, с. 11).

Троцкий много раз выступал против террора. Почти все 7-е заседание слушаний комиссии Дьюи было посвящено этой теме. Например:

28 декабря 1934 г. через четыре недели после убийства Кирова Троцкий писал в «Бюллетене оппозиции»: …Если марксисты категорически осудили индивидуальный терроризм… даже когда выстрелы были направлены против агентов царского правительства и капиталистической эксплуатации, то тем непреклоннее они осудят и отвергнут преступный авантюризм терактов, направленных против бюрократических представителей первого государства рабочих в истории (Case of Leon Trotsky, 7-е заседание, с. 259–260).

Седов посвятил главу 10 своей «Красной книги» тому, чтобы продемонстрировать, как решительно выступал Троцкий против террора.

Стать теперь на путь индивидуального террора – отказаться от марксизма, значило бы для Троцкого не только отказаться от самого себя, но и превратить в ничто плоды сорокалетней революционной работы.