Плохой парень - Юлианна Орлова

падают только на третий взвод. Тот, кто это сделал, должен быть мужиком и гордо заявить об этом. А в противном случае, ему нечего делать в военной академии, ему место в детском саду. Именно там и учат попадать в дырочку! — верещит он.

Мы даже не поняли, как дамы удалились. Обтекаем сейчас как голимые сосы.

Не видят наш позор и ладно!

Прижимаюсь мордой в деревянный крашенный пол и вздыхаю.

—Встать! Отдыхать будете дома у мамы под юбкой! Третий взвод, строимся! Позорище.

Мы выслушиваем много отборного говна в свой адрес, и я уже сам начинаю верить, что кто-то из наших краником покрутил налево и направо.

Позже мы отдираем толчки до блеска, а там и правда воняет мужской саниной и все вокруг в желтый потеках. По ощущениям, у кого-то явно энурез.

—Блин, пацаны, узнаю, что это кто из наших, его лицом буду полировать пол.

У меня были грандиозные планы, которые мне обоссали!

ГЛАВА 51

ВАЛЯ

У меня горит все тело.

Из спортзала сбегаю одна из первых, да что там, первая вылетаю оттуда как пробка.

Юра все-таки остается самим собой, несмотря на обстоятельства.

Как бы ни складывались, кто бы рядом не стоял, он не может себя сдерживать, и это нетерпение однажды нас погубит. Чувство досады затапливает грудь вместе с неудовлетворенным желанием, возбуждением, что будоражит тело.

Губы пекут, словно их зацеловали, но нет, на них исключительно смотрели, ввергая меня в шок.

Я никогда не думала, что один лишь взгляд способен подпалить, уничтожить весь разум, заставить млеть, пребывать в коматозном состоянии.

Мою возбужденную грудь, должно быть, видел весь третий взвод, и это совсем не здорово, учитывая, на чем мы изначально условились с Шолоховым.

Но даже полноценно злиться на него у меня не получается, от этого я злюсь только на себя!

Поправляю рубашку и понимаю, что соски всё ещё стоят. Их видно через лифчик и ткань рубашки.

Охаю от злости, насильно застягивая все пуговицы пиджака. Он на мне теперь свободен, потому что на нервах я исхудала.

И вот мне будет жарко, но хотя бы так не видно ничего, кроме того, что грудь всё-таки есть, и ею можно гордиться.

Боже.

Тру виски в надежде, что это облегчит мой мыслительный процесс.

Эх.

Не облегчит.

Я после танца с Шолоховым точно сейчас разорвусь на части. Вздыхаю и пытаюсь размеренным шагом дойти до своего рабочего кабинета.

Надо каким-то образом подготовиться к парам. Но как это сделать остается загадкой.

Когда мне сказали, что первым делом сегодня я должна присутствовать на подготовке к балу и курировать эту самую подготовку (Когда я говорю курировать, речь идёт ещё и от оформлении бала) моя паника сиганула в небеса.

Во-первых, я никогда не организовывала ничего серьезнее дня Рождения.

Во-вторых, лишнее взаимодействие с Юркой вне пар очень чревато.

Собственно, вышло именно так, как я и думала.

Вот же ж Григорьевна, словно специально поставила нас в пару. Я ведь могла танцевать с кем-то другим, вполне точно.

От этого страх плотным кольцом обхватывает шею.

Ага, и тогда бы он оторвал тому бедолаге руки и ноги, а может ещё что поинтереснее, что так некстати могло бы случайно коснуться меня.

Не могу попасть в замочную скважину. Этот ключ меня доконает, до ручки доведет.

Снова и снова пытаюсь попасть, а когда мне это наконец-то удается, я вваливаюсь в аудиторию как будто меня со спины ударили чем тяжёлым, и обреченно вздыхаю.

У меня есть час сорок пять, чтобы прийти в себя, и не выглядеть при этом как будто я девушка, прожившая без секса год и готовая припасть к первому встречному.

В маленьком зеркальце, выуженном из сумки, я вижу взлохмаченную девушку с искрящим от волнения взглядом, переполненным при этом чем-то радостно-веселым.

У меня уже есть пограничное расстройство? Или я просто близка к нему?

Какой вариант логически выверенный?

Расчесываю волосы и закручиваю гульку. Все это не глядя в зеркало, ведь любая девушка в состоянии сделать прическу без зеркала лучше, чем с ним.

Расставляю бумаги и проверенные самостоятельные. Что ж, второй взвод меня радует больше, чем третий.

Наверное, с третьим стоит больше времени уделить упражнениям на грамматику для тщательного закрепления материала.

Но во время пар с группой Юры, у меня отключается мозг!

Выписать оценки в специальную форму для статистики на кафедре, не занимает много времени. И когда почти все готово, дверь в аудитории открывается с ноги.

Размашисто ударяется о стенку и заставляет меня резко вскочить, чувствуя адское сердцебиение в груди.

***

—Снимай трусы, я все порву, — сдавленно шипит Юра, закрывая дверь ногой.

А затем подлетает к столу и хватает ключ, после чего в мгновение ока оказывается возле двери и закрывает ее.

Щеки рдеют от грубых высказываний, и я должна была бы противиться такому. И вообще я планировала с ним поговорить о серьезных вещах, но не когда он расстегивает ширинку форменных штанов, небрежно стягивает с задницы и упирается в меня стоящим колом членом.

Бумаги в моих руках дрожат, а затем и вовсе разлетаются по полу, укрывая белым полотном обветшалый паркет.

Мгновение. Взгляды как молнии ударяют в пространстве и сбивают с ног.

Юра перехватывает меня за бедра тянет к себе, все резко и так, что граничит с болью.

—Блядство! Я думал, что он загорится там в танце, — рычит мне в губы и слизывает дрожь языком.

Бедрами толкается в меня.

Чувствую каменную плоть.

Меня обдает кипятком, следом ледяной водой.

—Юрочка, — кладу ему руку ему на грудь и считываю, с какой интенсивностью работает сердце.

У самой сбоит, но, кажется, в унисон стучит.

—Я сказал, снимать трусы, приказ не выполнен, значит, будешь ходить голая, — рваное дыхание жжет губы, а жадные руки сдавливают бедра, прежде чем приподнять меня так, что юбка теперь и вовсе не юбка, а так…широкий пояс.

—Юра, так нельзя, ты понимаешь? Мы вызываем подозрения…— отчаянно шиплю ему в рот, когда язык всё-таки вторгается в меня.

Жгучие ласки тянутся вверх и оседают на груди. Таранят кожу и тянут соски.

—Валечка, мне так похер, честно, я страдаю тут, горю, а ты меня отчитывает как мальчишку.

Цепляет за подбородок и поглощает губы, не давая дышать.

Он весь на мне и во мне, он вместо крови заполняет вены и превращает меня в маньяка, жаждущего только одного…

Мы теряем всякий стыд. Я понимаю,