О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь

во время врачебного опроса, побуждает их к самонаблюдению и ведению личного дневника, этой «современной мании бесконечного самоанализа», — жалуется Мари д’Агу. Во-вторых, необходимо соблюдать приличия во время манипуляций. Жак-Пьер Майгрие учит, используя иллюстрации, как проводить пальпацию поверх платья стыдливой женщины, как измерять размер таза «поверх рубашки, когда женщина не желает снимать с себя одежду» (в книге «Новые демонстрации ведения родов», 1822).

Исключительность по медицинским причинам в XIX веке — это не та стыдливая нагота, которая с несколько излишним оптимизмом напоминает медицинскую аксиому medicalia non turpia, что означает «в медицине нет ничего постыдного». В языке, во взгляде, в жестах все больше и больше утверждается социальное различие, как если бы стыдливость, которая далеко не является одинаковой для всех женщин, была уделом избранных. Женщины, у которых она отсутствует, входят в категорию тех, кого Ломброзо называет «проститутками от рождения»: «Отсутствие стыдливости — самая яркая черта этих несчастных». Мы помним, что веком ранее Мерсье упрекал проституток в том, что они отбросили стыдливость, естественную для женщин. Через сто лет некоторые высказывают идею, что женщина не может проявлять свою стыдливость именно потому, что она рождена проституткой.

Речь в медицине

У медицинского покрова стыдливости есть свои правила, касающиеся речи врача. Она различна в зависимости от того, с кем он разговаривает: со своим коллегой, с женщиной из высшего света или с проституткой, а также от того, где происходит разговор: в больнице или в гостиной. В более масштабном исследовании я привел примеры множества предупредительных ораторских приемов, которые применялись при разговоре с пациентками в период между 1800 и 1850 годом. В данной работе я остановлюсь только на тех, которые касаются проблемы женской стыдливости.

Медицина действительно выступает как пелена стыдливости, которая допускает абсолютную свободу выражений, но лишь при условии, что медицинский аспект присутствует на шести уровнях речевой цепи, согласно теории коммуникативного акта, разработанной Романом Якобсоном («Очерки по общей лингвистике»). К этим шести уровням относятся: говорящий (автор книги), адресат (читатель), контекст (рассматриваемый вопрос), сообщение (способ обсуждении), код (используемый язык), контакт (связь, устанавливаемая между автором и читателем). То есть когда врач разговаривает с другим врачом на медицинскую тему, деловым тоном, используя профессиональные слова и выражения, то научность речи подразумевает, что не нужны никакие ораторские меры предосторожности. Но если в этой речевой цепи отсутствует хотя бы одно звено, то у собеседника проявляется реакция стыдливости, которая может, в свою очередь, затронуть все остальные звенья цепи.

Первый разрыв в этой цепи произошел на уровне кода, так как языком научной медицины была преимущественно латынь. В XIX столетии первенство во всех сферах науки давно принадлежит французскому языку, за исключением университетских диссертаций, которые по-прежнему пишутся на латыни.

Если цепь рвется на уровне сообщения (медицинская тема, которая не преследует медицинскую цель), проблема мер предосторожности уже будет иной. Например, юмор студентов-медиков должен оправдывать такое нарушение приличия — задача тем более деликатная, что он защищен с трех сторон: говорящий, собеседник и предмет имеют отношение к медицине (врач разговаривает на медицинскую тему с врачом)! В этом случае на помощь приходит сексуация стыдливости, например обращение к музе… кстати, являющейся представительницей женского пола. Так, неизвестный студент публикует в 1818 году эпиграмму о сифилисе — «Сифилис, поэма в двух песнях», нарушая этим соглашение, касающееся стыдливости, на уровне поэтической функции. Поэтому он его восстанавливает на уровне контакта (фатическая функция), делая намек читателю (мужчине), и на уровне кода (металингвистическая функция) с помощью лукавой ссылки на музу (женского пола), которая вдохновила его на написание этого стихотворения: «Месье, знайте, что стыдливое ухо может слушать мою поэтическую музу». Контекст (референциальная функция) даже подвергается автоцензуре, когда перечисляются конкретные симптомы, более или менее скрытые: «О Муза нежная, сия картина может возмутить твой взор!/ Давайте же укроем пеленой все эти взгляда недостойные явленья». Иначе говоря, врач, который может описать половой акт в рамках своих профессиональных функций, не рискует этого делать даже наедине со своими коллегами, когда он облачается в одежды поэта. Но его оправданием служит то, что его Муза — существо женского пола, впрочем, не без ложного лицемерия: приступы стыдливости создают желаемый комический эффект. Врачи веселятся, представляя женский ротик (Музы), который должен вдохновлять мужчину в сексуальном смысле.

В рамках теории коммуникативного акта по Якобсону можно сказать, что в эпоху, когда женщины не имеют доступа к научным медицинским трактатам, говорящий — это всегда мужчина. А вот в качестве адресата может выступать женщина. В этом случае автор сообщения должен использовать другой язык по сравнению с тем, на каком он говорит с мужчиной. Санитарки, медсестры и сиделки не обязаны знать столь же детально анатомию и медицинские термины, наполняющие специфический словарь врачей, который используется в научных работах, предназначенных их коллегам, или в технических отчетах. Но все эти женщины очень застенчивы, тем более что речь идет о монахинях, о девушках, чьи престарелые отцы нуждаются в медицинской помощи, о «благодушных и кротких женах» рабочих, изнуренных непосильным трудом, или о «добрых и нежных матерях» тех, кого скосила эпидемия, пишет Жозе Моран в работе «Теоретическое и практическое руководство для сиделок» (1824). Они были вынуждены «бросаться в схватку с этой духовной и телесной немощью», несмотря на испытываемое ими отвращение или чувствительность их натуры. Им приходилось сталкиваться с наготой больного во время совершения туалета, омовения или переодевания, по просьбе врача они даже вынуждены были внимательно осматривать анальное отверстие тех больных, которые находились в постели слишком долго. Той речи при разговоре с этими женщинами прост, термины точим, но никогда не вульгарны и не слишком научим. Слова из латыни, ставшие общеупотребительными в процессе длительного их использования («uterus», «anus»), иногда сопровождаются соответствующими словами французского языка («матка», «задний проход»). Речевая цепь медицинского содержания разрывается лишь в одном месте — на уровне адресата.

Иногда врач вынужден писать руководства для светских дам с целью профилактики заболеваний. Можно предположить, что женской стыдливости легче приспособиться к написанному тексту, чем к личной консультации. «Им удастся избежать неприятных моментов и отвращения, которые практически все женщины, особенно молодые, испытывают, рассказывая докторам о своих болезнях и беседуя с ними о вещах, задевающих стыдливость», — говорится в книге «Советы женщинам..; от доктора Б. из Парижа» (1849). Таким образом, подобные книги являются публичной альтернативой консультации, и написание их вполне оправданно. В них используются точные слова («вульва», «влагалище», «матка» и т. д.). Но когда в книге затрагивается не медицинская проблема, а вопросы секса, то такие рекомендации сродни нравоучению, и, очевидно, читая их, женщина