О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь

Именно проблема терминов заставила законодательство довести мысль до абсурда. В книгах, посвященных правилам хорошего тона во времена Старого Режима, говорилось, что следует избегать наготы даже в личной жизни, потому что мы постоянно находимся под взглядом Бога и ангелов. В 1951 году Андре Бийи в своей книге «Стыдливость» рассказывает, как одна девушка, воспитанная в монастыре у сестер, сохранила привычку, перед тем как предаться любви, произносить: «Ну, а теперь заставим ангелов-хранителей немного покраснеть!» Именно так говорили сестры, когда воспитанницы переодевались.

Когда понятие стыдливости стало светским, необходимо было придумать это «преступление против человечества» — совершение развратных действий, оскорбляющих стыдливость. Раньше люди жили под Оком Всевышнего, которое преследовало Каина и которое видит все, вплоть до содержимого ночных горшков, в шутку подаренных юным невестам в день венчания. Теперь вместо Ока Всевышнего есть око достойного и целомудренного Человечества, око такое же проницательное, за исключением одного нюанса: человечество, лишенное плоти до такой степени, должна была бы оскорблять личная нагота. Довольствуясь тем, что упоминание женщин исключено из формулировок кодекса, законодатель идеализировал стыдливость и сделал мирским Око Всевышнего, но усложнил концепцию.

Эта стыдливость — бесполая и бесплотная — на первый взгляд кажется противоположностью концепции Руссо, согласно которой стыдливость необходима для пробуждения мужского желания и которую вновь возьмут на вооружение врачи в XIX веке. Новая стыдливость больше не является только женской, и она вызывает скорее отвращение, чем возбуждение. Но на самом деле различие это — чисто внешнее. Действительно, со времен Цицерона нагота вызывает два различных чувства стыдливости: она смущает одних и возбуждает других. Итак, врачам становится ясно, что для пробуждения желания одной лишь наготы недостаточно, необходима стыдливость, которая ее скрывает: именно стыдливость стимулирует сексуальное желание. Абсолютная нагота смущает, она может разжечь лишь людей с извращенными вкусами. Мнения врачей и законодателей по поводу стыдливости совпадают в следующем: считается, что нагота ужасает целомудренные души как мужчин, так и женщин. С точки зрения закона стыдливость играет важную роль, облегчая их муки; с точки зрения врачей, она усиливает их желание. Следовательно, покров стыдливости просто необходим. Он становится нормой жизни общества, и происходит это довольно оригинальным способом: законодательство требует его соблюдения в общественных местах, а врачи — в личных, то есть покров стыдливости распространяется на все сферы человеческой жизни, охватывая как общественное, так и личное пространство. И чтобы не задушить общество совсем, необходимо увеличить количество исключений из правил.

Этот покров ощущается настолько сильно, что рискует превратиться в стену — «стену частной жизни», если следовать образу, который известный французский писатель Стендаль приписывал Талейрану, французскому политику и дипломату, мастеру политической интриги. Депутат Руайе-Коллар в своей статье, опубликованной в газете «Монитор универсель» (29 апреля 1819), использовал следующую метафору: «Вот она, частная жизнь, окруженная стеной, если так можно выразиться, стеной невидимой, находящейся внутри домов». Эта виртуальная стена действует как своего рода соглашение между государством и населением: она позволяет наслаждаться свободой нравов «без прецедентов и последователей», в личном пространстве. На этой основе могла бы возникнуть культура большей терпимости.

Увы, на протяжении всего XIX столетия публичное пространство наступает на пространство личное. К публичному пространству относятся, во-первых, места, общественные по своей природе: площади, улицы и т. д. Во-вторых, это места, общественные по назначению: театры, школы, церкви и т. д. В-третьих, это места, становящиеся общественными по воле случая, то есть находящиеся в личном пользовании, но такие, которые могут стать публичными в некоторые моменты времени (например, дома, подготовленные для приемов, и т. п.). Кроме того, это места, относящиеся к личному пространству, которые могут быть видны извне, из публичного места. Так, например, общественная нравственность может быть задета, если вы находитесь внутри помещения, но вас могут увидеть снаружи, при условии, что меры предосторожности не соблюдены надлежащим образом. Разумеется, мы не имеем в виду случаи проявления «нездорового интереса» со стороны жертвы! Таким образом, на протяжении целой эпохи люди озабочены этими брешами в стене частной жизни: щелями в перегородках и шторах, замочными скважинами, плохо закрывающимися кабинками для переодевания на пляжах, а также расстегнутыми ширинками, юбками, поднятыми порывами ветра, неожиданными падениями, проблемами женского спорта и т. д. Наконец, юриспруденция 1877 года позволяет считать частное место общественным, если в нем присутствуют два свидетеля. Это очень осложняет работу судей: один из свидетелей может быть жертвой; отсутствие согласия лишь одного из свидетелей — это уже повод для скандала; свидетель может ничего не видеть и не слышать; он может даже находиться в бессознательном состоянии (спать) в момент происшествия!

Теория «внутренней публичности», преобразующей личное пространство в общественное, и является, главным образом, ответственной за бескомпромиссную чрезмерную стыдливость женщин Прекрасной Эпохи. Это правило было быстро усвоено людьми. Сам того не подозревая, виконт д’Авенель в своих мемуарах «Французы моего времени» говорит о доктрине двойного свидетеля:

«Сегодня действие, считающееся приличным, когда оно совершается перед лицом разных людей по отдельности, может оказаться неприличным в присутствии тех же самых людей вместе. Дама может спокойно выйти из ванны перед своим мужем или горничной, но не может позволить себе этого в присутствии их обоих».

Это тонкий вопрос психологического характере: смешение двух взглядов может вызвать эротические мысли у прислуги, которых быть не должно. Эта проблема учтена в законодательстве: два человека, перед которыми, по разным причинам, женщина не испытывает неловкости, вместе образуют публику. И в этом подобии спектакля исчезает покров стыдливости, который оправдывает повседневную наготу.

Виконт размышляет об исключениях из этого любопытного правила, в частности о балах, где глубокое декольте является нормой. «Дама, которая отказалась бы предстать перед близким человеком с обнаженной спиной и грудью, демонстрирует себя без смущения на балу в своем бальном наряде перед равнодушной толпой». Неужели количество зрителей внезапно делает наготу менее шокирующей? Почему «гетера, прогуливающаяся среди бела дня по бульварам с такими же открытыми плечами» была бы немедленно задержана полицейским? Новые законы объясняют этот парадокс. Правила хорошего тона предписывают определенный вид бальной одежды. Между теми, кто приходит на бал, действуют определенные соглашения. На улице же глубокое декольте демонстрирует наготу свидетелям, с которыми нет никакого соглашения.

Закон соответствует новым медицинским теориям. Вид непристойной сцены может вызвать приступ истерии. Если каждый присутствующий на балу готов увидеть полуобнаженное тело, то законодательство может искренне полагать, что появление в таком виде на улице представляет опасность для окружающих.

Стыдливость и приличие

В описанных выше случаях именно кодекс поведения служит покровом стыдливости. Нагота целомудренна, потому что она ожидаема. Известно, что в XIX веке количество таких правил поведения приумножилось,