Повесь луну. История Салли, которая берет судьбу в свои руки - Джаннетт Уоллс

в этом округе, самой важной персоной, – говорит она; потом странным голосом, как будто разговаривает сама с собой, добавляет: – Салли Кинкейд. Кто бы мог по-думать! Мать говорила, что эта семья проклята. Я верила, что смогу снять проклятие, но вместо этого оно перекинулось на меня. – Она хватает меня за руку и сильно сжимает ее. – Пообещай мне, Салли, не только ради меня, но и ради себя, что продолжишь труд, который я начала!

И как ответить? Я не стала лгать насчет опухоли и об этом тоже не собираюсь лгать.

– Я буду делать то, что считаю наилучшим для людей в этом округе.

– Ты не можешь пообещать?

– Я обещаю…

Мы с Мэри разные настолько, насколько могут быть разными две сестры. Наши истории во многих отношениях одинаковы, но насколько по-разному мы рассказывали их себе! Мы пытались ладить друг с другом, но по большей части лишь притворялись. Теперь, когда наше время вместе подходит к концу, когда она требует от меня то же обещание, которое она дала своей матери, мы даже притворяться не сможем.

– Я обещаю, что буду делать то, что сочту наилучшим.

Мэри отворачивается от меня к слабому свету из зашторенного окна.

– Мать была права! Вам, женщинам из семейки Пауэлл, никогда нельзя было доверять!

Часть четвертая

Глава 37

Наконец-то светает. Свет раннего утреннего солнца неспешно ползет по заиндевелой траве. Поначалу иней под ним сверкает, точно бриллианты, но после нескольких прекрасных мгновений тает, блеск пропадает, и остается только мокрая мертвая трава.

Мэри скончалась прошлой ночью.

Раньше, чем все ожидали. Всего через три недели после того, как пришло письмо Филиппа. Но под конец она казалась умиротворенной, говорила, что совесть ее чиста, Бог призывает ее, и она уже в пути на небеса, чтобы встретиться со своей любимой матерью.

А Филипп так и не вернулся.

Мэри хотела, чтобы ее похоронили рядом с ее мамой, в округе Мерсер, – в округе Клэйборн ни панихиды, ничего иного, – поэтому мы с тетушкой Фэй и Нелл омыли ее тело и одели, просунув руки в рукава простого белого платья. До сих пор не понимаю, как так получилось, что все кончилось настолько плохо для человека с такими добрыми намерениями. Мэри была абсолютно убеждена в своей правоте, но то дело, которое, как она была уверена, должно было спасать жизни, уничтожало их, мужчина, который клялся быть верным, покинул ее, а беременность, которая, как она думала, принесет в мир новую жизнь, убила ее. Я мысленно дала себе зарок не быть настолько уверенной ни в чем.

Была почти полночь, когда мужчины из похоронного бюро «Сингер и сыновья» увезли тело Мэри. Я не могла спать. Я бодрствовала, пила горячий, горький кофе и составляла список всего, что надо было сделать: отправить письма родственникам Мэри, выплатить долги, собрать долги, заключить сделки, восстановить доверие… Когда с этим было покончено, рассвет был еще далек, но я надела простое черное платье и поехала разговаривать с Сесилом.

Я сижу здесь, у дома Данбаров, уже два часа, дожидаясь, пока в доме включится свет. Дожидаясь возможности показать Сесилу мой список.

Мы оба знаем, что указано в завещании. Мне предстоит унаследовать все. Недвижимость и бизнес. И положение. И обязанности. Но округ пребывает в хаосе, и я не представляю, что делать. Хотя нет, это неправда. У меня с десяток разных идей. Но я не знаю, сто́ит ли хоть одна из них хоть чего-нибудь.

Наконец включается свет в гостиной. Я выхожу из машины и пересекаю лужайку. Трава, до которой солнце еще не добралось, заморожена и хрустит под ногами. Я звоню в колокольчик, потом, не дожидаясь ответа, вхожу, как делаю всегда.

Сесил сидит в кресле-коляске, как будто ждал меня. Он все понимает по моему черному платью.

– Ее больше нет, да?

Я киваю.

От вида Сесила у меня щемит сердце. Я обнимаю его, надеясь ощутить теплоту и силу, но меня поражает то, насколько малы и хрупки его плечи, плечи ребенка, не мужчины. В качестве правой руки Герцога Сесил был силой, с которой приходилось считаться, но лишь потому, что Герцог к нему прислушивался. После смерти Герцога никто его не слушал, и он вынужден сидеть здесь, смотреть в окно, доживать свой век. Но я буду его слушать. Подтаскиваю поближе стул.

– Моя дорогая девочка, – он вглядывается в меня своими усталыми, добрыми глазами. – Я знал тебя с рождения. Я всю свою жизнь проработал на твою семью. А теперь все это переходит к тебе.

Я по уши в дерьме, но об этом никто не узнает. Даже Сесил.

– Предстоит так много сделать, Сесил! – Я достаю свой список. – Я тут кое-что набросала. У тебя тоже наверняка есть идеи. Что у нас на первом месте?

Сесил начинает кашлять, и кашляет, и кашляет, и клетчатый плед соскальзывает с его ног. Я заново подтыкаю его и протягиваю ему список.

Он бросает на него взгляд.

– Салли, дорогая моя, я не смогу тебе ни с чем помочь.

– Почему?

– У меня ничего не осталось. Я думал, что оклемаюсь, но не могу даже встать с этого кресла.

– Тебе и не надо вставать с кресла! Мы будем закатывать его прямо в кабинет. Тебе даже не надо будет делать никакой работы! Просто слушать и давать советы.

– Салли, нам так жаль!

Это Том, он входит в залу, его рука все еще на перевязи.

– Нам жаль. – Это Луиза, сразу следом за Томом, вносит хороший серебряный поднос, который она приберегает для гостей. – Но слушать – это работа. Мой муж не должен даже приближаться к этому кабинету. Это заставит его снова волноваться. А именно волнения и привели его в такое состояние.

– Я дам тебе один совет, Салли, – говорит Сесил. – Подумай о том, чтобы выйти замуж. Ты – очень способная молодая женщина, но это суровый бизнес, и у тебя должен быть мужчина, который на твоей стороне.

– Вот Мэри как раз думала, что он у нее есть, – возражаю я. – Мужчина на ее стороне.

– Мэри выбрала не так мудро, как выберешь ты, – говорит Сесил. – Некоторые люди до сих пор думают, что твой отец был неправ, разведясь с Белль и женившись на твоей матери, а следовательно, неправильно, что ты наследуешь то, что по праву принадлежит другим. Ты знаешь, о ком мы говорим. Я полагаю, что завещание Герцога – железное, не подкопаться, но у тебя есть работа, словно созданная для тебя. Ты