Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

Генуя и Милан, 1498 год

В 1498 году политическая ситуация опять ухудшается. В ответ на союз Милана со Священной Римской империей в итальянские дела угрожает вмешаться Франция. Новый король Людовик XII подумывает снарядить военную экспедицию, чтобы захватить Неаполь, а заодно свести счеты с вероломным владыкой Милана. Владение этим герцогством, ключевой точкой экономической и политической географии полуострова, обеспечит французам уверенное господство над всей территорией Италии.

Встревоженный Моро снова привлекает Леонардо в качестве консультанта по военной архитектуре и инженерному делу. Особенно важной становится поездка герцога в Геную для осмотра порта, разрушенного 17 марта штормом, и посещения на обратном пути крепостей Ронко, Алессандрия, Тортона и Казале Монферрато. Даже много лет спустя художник-инженер по-прежнему будет вспоминать «руины, в которые обратилась часть генуэзского мола», и то, как под ударами стихии рвется даже металл[480].

Именно к той поездке в Геную относится, вероятно, один из самых темных и одновременно захватывающих эпизодов биографии Леонардо, поворот, едва не изменивший всю его жизнь, а заодно и сразу две великие культуры, европейскую и средиземноморскую.

Генуя того времени остается одним из немногих портов, имеющих привилегию торговать с Восточным Средиземноморьем, а после захвата Константинополя и открытого столкновения турок с Венецией – еще и единственным представительством Запада практически в самом сердце Османской империи: в квартале Пера (или Галата) на противоположном берегу Золотого Рога.

Дипломатические каналы обеспечивают в основном монахи-францисканцы, сохранившие за собой крупный монастырь в Галате. В конце века именно через них на Запад поступают предложения о работе для ученых, механиков, инженеров и архитекторов. Их ждет строительство целого ряда крупных объектов, в том числе мостов и крепостей, возведение которых султан Баязид II завершит в течение всего нескольких лет.

Прослышав о нуждах султана, Леонардо не раздумывая пишет ему письмо. Оригинал (ныне утерянный), вероятно, был передан с тем же эмиссаром, что сумел сблизиться с художником и продемонстрировать ему невероятные новые горизонты: скорее всего, францисканским монахом или генуэзским агентом, поскольку единственная копия документа, перевод на турецкий в реестре султанской канцелярии, утверждает, что письмо, написанное неким «неверным по имени Леонардо» (по-турецки «Lînardo adlu kjâfir»), было отправлено из Генуи 3 июля и четыре месяца спустя прибыло в Константинополь[481].

В этом занимательном, несмотря на всю свою краткость, тексте «неверный по имени Леонардо» обращается непосредственно к Баязиду II и, объявив себя его «слугой» и «рабом» (ритуальные формулы, вероятно, подсказанные генуэзским агентом), сообщает, что подготовил проекты ветряных мельниц и корабельных помп для выкачивания воды из трюмов. Узнав, что султан также намерен соединить Галату с Константинополем, однако дело это пока не движется из-за нехватки грамотных инженеров, Леонардо представляет ему свой проект – однопролетный мост, такой высокий, что корабли смогут проходить под ним, не убирая парусов. После чего, сыграв на опережение, предлагает уже совершенно невероятную идею сборного моста, который можно перебросить через Босфор, соединив тем самым Восток и Запад.

Вероятно, столь дерзкий заход окончательно убеждает султана, что «неверный по имени Леонардо» – сумасшедший или мошенник, ищущий поживы. Однако из Манускрипта L видно, что Леонардо действительно приложил немалые усилия, чтобы решить ряд проблем, связанных с проектами, описанными в письме султану: мы узнаем чертежи и описания ветряных мельниц, а также деревянных волнорезов и корабельной помпы для откачки воды: «укрепления, чтобы удерживать воду», «трубы для галер»[482].

Что касается моста через Золотой Рог, то достаточно одной короткой заметки и небольшого рисунка, чтобы наглядно доказать: Леонардо совершенно отчетливо представлял себе практическую возможность возведения однопролетного моста, чья гигантская масса будет распределяться на расходящиеся устои по обоим его концам: «Мост из Перы в Гостантинополь, шириной 40 локтей, высотой от воды 70 локтей, длиной 600 локтей, то есть 400 над морем и 200 с опорой на суше, сам себя поддерживая»[483]. В переводе на нынешние меры, однопролетный мост имел бы 23,75 метра в ширину, 40,852 метра в высоту и 350,16 метра в длину, из которых 233,44 метра – над водой Золотого Рога.

Судя по всему, Леонардо верит в положительный ответ из Константинополя. Об этом свидетельствует тот факт, что он спешно пытается выучить как турецкий язык, так и используемую турками арабскую письменность, и даже заносит, уже в другую тетрадь, арабскими буквами несколько слов, обозначающих «новшества» или «изобретения», что тоже может быть связано с письмом султану[484]. А также набрасывает (вероятно, воспользовавшись помощью того же генуэзского монаха, с которым отправляет письмо) приблизительный план Константинополя: его стены и башни, глядящие на Босфор, перекрестки улиц и античный ипподром[485].

Много лет спустя, во Франции, Леонардо запишет на одном из листов Атлантического кодекса, правда, уже латинскими буквами, несколько строк довольно необычного персидского или турецкого стихотворения, в котором говорится о заходе солнца: «Sanasin chinberi ivr / umane daldi ciar chalinde / giusta asi» (что в переводе звучит примерно так: «Диск солнца катится быстрее, как колесо ныряя в океан, но воды не вскипают»[486].

Задумавшись об отъезде, он перебирает места, где мог бы остановиться или найти убежище: «На Родосе 5000 домов»[487]. Родос на тот момент – последний бастион ордена рыцарей святого Иоанна, иначе госпитальеров, а его великий магистр, Фабрицио дель Карретто, завершает возведение кольца грозных стен; ему тоже вполне может понадобиться хороший инженер.

Силой воображения Леонардо путешествует по страницам книг, географических и научных текстов, описывающих геоморфологические характеристики, климатические различия и расписания приливов и отливов внутренних морей – например, Черного. Пользуясь таблицами Птолемея, поднимается по течению величайших водных артерий мира: Нила, рек Индии и Центральной Азии[488]. Потом составляет географическую карту Средиземноморья, от Испании до Черного моря, до Кафы, Таны в устья Дона и хребтов Кавказа, откуда явилась некогда его мать[489].

И, как обычно, пытается сочетать документальные сведения, полученные из книг, с практическим опытом человека, в самом деле побывавшего на Востоке: «Написать Бартоломео-турку о приливах и отливах в Понтийском море и спросить, таковы ли приливы и отливы в море Гирканском, иначе Каспийском»[490]. Речь о знаменитом путешественнике Бартоломео ди Джованни Гамберто, или «Бартоломео да ли Сонетти», венецианском капитане и авторе «Изоларио» – навигационной карты островов Эгейского моря, описание которых приводится в форме сонетов. Еще одна книга, скорее всего вошедшая в библиотеку Леонардо. Еще одно окно в мир, огромный и грозный.

Но есть в мечтах о Востоке и нечто совершенно неординарное. Разумеется, для Леонардо это лишь очередная попытка освободиться от затхлой атмосферы увядающего двора Сфорца, от мира, стоящего на грани гибели; выбор, как обычно, сделанный сердцем. Однако на сей раз в нем кроется и кое-что другое: ощущение решающего поворотного момента, отказ от западной, христианской цивилизации ради новых