По звёздам Пса - Питер Хеллер

Хочешь я наберу зелени к обеду, сказал я.

Мои внутренности сжались. Она мела.

Если ты хочешь, пробормотала она. Мела.

Сима?

Метет. Тугие ветви скребли землю.

Я поймал ее за руку. Она вся заморозилась.

Ай!

Я отпустил словно обжегся. Она уставилась на меня.

Будет синяк, сказала она. Без выражения.

Сима. Божемой. Извини.

Я словно застыл на месте. Паника в голове. Не мог ничего видеть. Сама по себе моя грудь заходила ходуном и затем я почувствовал как потекли слезы по моему подбородку. Полностью парализованный. Она в упор смотрела на меня. Маска. Как маска смерти но с живыми глазами или в поисках жизни. Ее темные глаза замерли монетками, потом каким-то образом появился свет как у живых глаз, наблюдая, размягчяясь. Она стояла там дрожа и изучая мое лицо и затем я увидел слезные колодцы в ее глазах и глаза вновь стали ее, темные заводи. Мы стояли как два дерева. Раскачиваясь. Что оставалось от дыма костра клубилось клочками.

Прошлой ночью она сказала. После того как заснули. Мне приснился Томас. Снился и снился он.

Ее губы кривились и ее маска дрожала.

Он звал меня. Он умирал в своей кровати и звал меня, блеял как какое-нибудь животное которое знает что его ведут на мясобойню. Как животное, Хиг! А я стояла у стены без сил помочь ему. Моему мужу. Моему самому близкому другу.

Она всхлипывала захлебываясь яростью.

Моя любовь замерзла. Словно зимний пруд. Должно быть мне все приснилось. В самом уже конце я больше не мог терпеть и я бы взял мой охотничий нож пошел бы туда и перезал бы ему горло. О божемой!

Она потеряла сознание. Я бросился к ней и поймал ее. На секунду во мне возникла мысль о двух деревьях почти потерявших свои корни и прислонившихся друг к другу.

Я не знаю если бы я смогла, сказала она. Я подумал что я бы смог.

Папаша доложил что скоростная дорога была в порядке и пригодна по крайней мере тысяча футов ее. Хватит, нет больших ям. Он привязал бандану к указателю расстояния для направления ветра. Сима была уже нехолодной, но скорее отстраненной. Она приходила к гамаку да только не каждую ночь и не каждую вторую ночь. У нас не было ничего опять несколько дней. Пять. Не буду притворяться что не считал. А когда опять случилось с нами, когда мы почти уже - мы лежим на одеяле голые, обнимаем друг друга, не целуемся, не говорим, лишь наши носы исследуют наши уши и шеи, а руки открывают новые территории ставшие вновь такими после прошедших воспоминаний потерь - когда казалось наступило время поглотить другу друга или по крайней мере каким-то образом отпраздновать нашу новую уязвимость, я положил ее наверх и она не была влажной и у меня не получалось войти и я ощущал что от этого ей будет больно, и по какой-то причине я подумал о Томасе - Томас из ее сна, в крови - и волна паники накрыла меня и я потерял мою эрекцию.

Черт побери этот мир снов. Его дух был там и все мешал тому что было всего несколько дней тому назад эйфорией любви.

Она руками сжала мой член простительно отчего мне стало еще хуже. Вздохнула тяжело - я вижу Разочарование - и перебралась на сторону сбоку от меня. Ее руки мягко обняли меня. Лежа на одеяле, рука в руке, в каком-то параличе. Я почувствовал себя еще более одиноким чем до появления в каньоне. Сердца стучали и отскакивали друг от друга, а души нет. Я не смог бы коснуться ее с бoльшей отстраненностью, или поцеловать ее, или даже просто заговорить с ней откровенно. Словно эта неудача любовной страсти лишила меня права на возможность быть любовником вообще. Забрала у меня право на любовь или даже на просто проявление нежности. Это было ужасно.

Тут ко мне пришла мысль когда я лежал рядом с ней и пытался разобраться с этим новым ощущением тоски - тоскливым разобщением когда любовь была так близко - тут ко мне пришла мысль чтo передалось мне в тот самый критический момент тот самый момент, вхождения, это было ее воспоминание сна. Мы переговариваемся друг с другом без слов. Я подумал что скорее всего окровавленный образ смерти прошел в ней в то же самое время или чуть раньше. Что означало никто из нас еще не был готов. Окей, Хиг, подумал я. Как хочешь убеждай себя. Успокой себя как только сможешь, да только уже не перепишешь ничего. Такая херня. Не станет лучше. Я не могу, я не могу двигаться. Еле дышу.

Хиг.

Она прошептала слово, ветер вкрадывается в мое ухо.

Мм?

Не смог бы ты поласкать меня ртом?

Она сказала это с французским акцентом и я тут же вспомнил откуда из какой старой классики, Pulp Fiction.

Я хмыкнул, беззвучный смех без никакого веселья.

Правда? Со мной.

Она настойчиво кивнула, ее голова на моей груди.

Окей. Глубокий выдох. Служба зовет.

И я. Я поцеловал ее тело между грудями, ее маленькие выпуклости вокруг пупка, гладкие выступы ее тазовых костей, спускающуюся книзу долину живота, лоскут тугих кудрей, маленькие губки, нежное зернышко, вдохнул ее и затем я начал. Как на службе. Что работает? Что работает лучше?

Какое-то время было так. А затем она начала поднимать ее бедра и раскачиваться от моих губ и языка и шептать. А затем она застонала, а затем я стал подбадривать ее, затем подгонять ее зубами, губами, языком. Затем вел ее и отпускал. Как воздушный змей, так тогда чувствовалось, а затем я позабыл про все свое и змей летал высоко высоко и вел туже и кровь сгущалась и она приближалась. Она выгнулась аркой и приближалась а