По звёздам Пса - Питер Хеллер

Все было неправильно но было не от этого. От маяка. Почти каждый аэропорт с твердым покрытием имел, когда-то имел, переменный маяк зеленого с белым. И я видел его вспышками с десяти миль, и ничего о нем не подумал. А затем на шести милях я увидел опять его вспышки, пульсирующий словно сердце продолжающего существовать предприятия и диссонанс - сгоревший город на самом конце знакомого мира, и живой, пульсирующий свет, голос диспетчера передающий обыденные команды - наконец завладел моим вниманием и волосы позади моей шеи встали дыбом. Не могу сказать почему за исключением того что происходящее было странным: у них была энергия. Или: почему бы и нет? У нас на Эри была. У многих аэропортов были дополнительные источники энергии светом и ветром. Или от того что маяк не должен работать в свете дня в чистых для полета условиях. Не знаю почему, могу сказать одно что нечто меня насторожило.

Я нацелился. Я ушел на двадцать градусов влево и выпрямился для посадки и вот она была длинная восток-запад полоса построенная для реактивных самолетов протянувшаяся перед нами всем обзором. И гладкая к тому же. Смотря отсюда. Не было колдобин, трещин, провалов как у каждой полосы на восточной части гор. Кто-то ухаживал за ней. По крайней мере так казалось отсюда с мили и в приближении. Отвел назад ручку, установил двадцать градусов на закрылках и пустил ее плавно с пятисот футов, Зверушка казалось облегченно задышала проходя посадочный протокол. Клянусь она точно живая или может думать или что-то вроде этого.

И пока мы приближались и полоса становилась шире и длиннее и выросла до своих размеров чтобы принять нас, мы могли видеть ряды ангаров, у некоторых проломы сбоку, у некоторых крыши наполовину содраны ветром. Мы могли видеть башню слева от нас, консольной балкой, зеленоватого цвета, пуленепробиваемые стекла. Мы могли видеть останки самолетов, на каждой стороне посадочной, большой реактивный самолет в самом конце. Как было в каждом аэропорту - привязанный самолет под давлением погоды, в конце концов освобождался от привязи и выкатывался, да только. Вот тогда до меня и дошло. Как будто шибануло пулей.

Я был наверное в тридцати футах от земли. Я выключил мотор, пропеллер в свободном, сделал все что делаешь в последних приготовлениях, и приготовился вытянуть на себя штурвал и ощутить мягкий толчок касания и. И тут до меня дошло.

Маяк, башня: самолетные останки в поле были так же сожжены как автомобили. Не могу сказать чтобы это что-то значило, ничего существенного, выделяемого, не было времени на это. Просто шок от вида: сгоревшие и покореженные самолеты. Совсем по-другому не как в Эри. По-другому не как в Денвере, в Сентенниал, со старыми самолетами выдранными из своих стояночных мест и увезенными по полю ветром. Там были останки крушений. С работающими двигателями крушений. Я потянул на себя штурвал, да только не для касания. Я резко дернул на себя и вдавил топливный рычаг и двигатель схватился и заревел и моя ладонь снова ударила по карбюраторному прогреву и мы дернулись и устремились в небо. Мы прыгнули вверх возможно еще круче чем был наш взлет полчаса тому назад с луга. И заблеяли ягнята.

Я взглянул в низкое боковое окошко, плексиглассовая тарелка над нами, и в то же самое мгновение увидел металлический трос. Выпрыгнул натянутый, промахнулся по моим колесам в десяти футах. Выпрыгнул как ловушка. Что и было.

*****.

Хиг, ты же хладнокровный *****. Так Бангли говорил. Очень редко хваля меня большими пальцами вверх. И в этот момент я бросил взгляд на топливный датчик и увидел у нас оставалось два галлона. Десять минут на самое большее. *****.

Я свернул влево чтобы осмотреться и приготовился к стрельбе снизу.

Чертвозьми. Это сказал Папаша. Натянутый трос. Он убрал ягненка с себя и у него было в руках винтовка и он просматривал в ее прицел ангары, самолетные останки.

Трос натянутый вдоль посадочной на трети дороги и в десяти футах от покрытия, был туго натянут двумя выскочившими наружу упорами сваренными из угловых балок. Упоры складывались словно крылья у цапли. Трос был выкрашен в черный цвет как и посадочная поверхность да только я мог четко видеть тень от него а затем и саму адскую нить. Нет стрельбы. Я покружил вокруг.

Папаша?

Только это, прокричал он. Их самая важная штука.

Хочешь? Я прокричал в ответ.

Дать им? ***** конечно.

Сима?

Она выглядела растерянной, все еще больной, не в состоянии полностью оценить случившееся. Она согласно кивнула.

У нас и выбора нет, прокричал я. Почти кончилось топливо.

Я закончил поворот и приготовился к еще одной посадке, в этот раз без проверочного листа, без всяких мыслей совсем за исключением Этот ***** этот *****. Я до тебя сейчас доберусь. И ощущение предательства как от удара в живот. Все эти годы, размышляя о радиосигнале. О высоких надеждах. Я просто озверел.

Переключено на стрельбу очередью. Я быстро сел в ста футах позади троса. Папаша наклонился ко мне и сказал:

Проедь. Туда. Встань за тем зданием, второй к западу от башни.

Я быстро прокатился. Зашумело радио. Хорошо сели сказал голос и теперь он не звучал как у Тетушки Би. Он был усталым и жестким. Затем смех. Смех будто металлом по асфальту, громкий и непрерывный. Поздравляю. Вы первые.

Я не ответил. Я повернул по рулежке и встал в укрытие где хотел Папаша и выключил ее. Мы были в тени Летной Школы Биг Ривер и Авторизованного Сервис-Центра Сессны и мы встали довольно близко к стене чтобы не был виден нам верх башни и они не смогли следить за нашими передвижениями, кем бы они там не были. Вылез первым сдвинул сиденье чтобы смог выйти Папаша. Сверчок громко пел где-то из основания стены. Сима продолжала сидеть. Не расстегнувшись. Я не знал что и сказать, я никогда не видел ее такой. Похоже на шок. Она была в шоке. Я прошел к ее двери и открыл. Ее