Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

и делах. При этом разговор перешел к теме Освободительной войны, о которой маршал, по собственному признанию, знал лишь в общих чертах, поскольку весной 1918 года был полностью поглощен ответственной задачей главнокомандующего союзников. Я кратко описал ход кампании и высказал мнение о ее европейском значении, с чем он горячо согласился. Маршал Фош прекрасно осознавал опасность большевизма и в своей темпераментной манере воскликнул: «Если когда-нибудь дойдет до борьбы с большевизмом, вы в Финляндии можете рассчитывать на меня!»

Я также имел удовольствие встретиться с заместителем маршала Фоша генералом Вейганом, на которого впоследствии всегда мог рассчитывать как на верного друга Финляндии. В отличие от маршала генерал Вейган по натуре был спокоен и сдержан, самым счастливым образом уравновешивая своего начальника, свидетелем чему – их гармоничное сотрудничество. Когда вскоре потребовалось найти руководителя делегации офицеров французского Генерального штаба для отправки в Варшаву перед лицом угрожающего наступления Красной армии, эту деликатную миссию поручили именно генералу Вейгану. И он с ней отлично справился, полностью оправдав доверие маршала Фоша.

Осенью снова на первый план вышел аландский вопрос. Шведское правительство не оставляло надежд завладеть Аландами, и в сентябре 1919 года на мирной конференции в Париже предприняло несколько попыток, поддержанных мощной кампанией газетной пропаганды. Пропаганда оказала воздействие даже на премьер-министра Франции Клемансо, в конце месяца заявившего перед палатой депутатов, что мирная конференция, несомненно, одобрит обоснованные претензии Швеции на группу островов. Ходили слухи, что заявление премьер-министра по аландскому вопросу стало результатом личного обращения шведского премьера Ялмара Брантинга, давнего знакомого Клемансо.

Удивленный подобным поворотом событий, я попросил о встрече с Клемансо, также военным министром Франции.

Аудиенция была предоставлена незамедлительно, и вскоре я предстал перед этим замечательным человеком, во время войны олицетворявшим волю французского народа к сопротивлению. «Тигр» принял меня вежливо, но сдержанно, и у меня сложилось яркое впечатление об истинной природе этого человека – комке нервов и неукротимой воли. За столом, наклонившись вперед, ссутулившись под бременем лет, сидел небольшой старик с круглой головой, маленькими, но проницательными глазами и висящими белыми усами, и в нем, казалось, действительно было что-то тигриное.

Я поблагодарил его за неоднократно проявленный Францией разноплановый интерес к моей родине и ее армии, подчеркнул, насколько глубока наша признательность к Франции, первой державе-победительнице, признавшей нашу независимость, и выразил надежду, что Освободительной войной мы показали себя достойными признания и доверия. Я кратко описал Клемансо нашу борьбу не на жизнь, а на смерть и ее значение для Скандинавии, а также проявленную по отношению к нам неблагодарность. В нашем трудном положении именно Швеция, шестьсот лет имевшая в Финляндии щит против Востока и в чьих многочисленных войнах на чужой земле финский народ жертвовал жизнью и кровью, – первая страна, у кого мы вправе искать поддержки. Вместо этого Швеция в разгар войны предательски попыталась отобрать у нас Аланды, часть нашей территории на протяжении веков. Я указал, что Финляндия признает законное требование Швеции об укреплении Аландских островов, но что мы не можем пойти дальше уже сделанного нами предложения о совместной организации этой обороны. Справедливо ли отдать предпочтение не участвовавшей в мировой войне Швеции перед Финляндией? Не вправе ли Финляндия, продолжающая выполнять свою историческую миссию оплота Западной Европы против Востока, претендовать на понимание не только со стороны Скандинавии, но и всего цивилизованного мира?

Я видел, что мой рассказ о народном восстании 1918 года и о не слишком рыцарском отношении Швеции произвел на «Тигра» впечатление. Очевидно, его знания о происходившем в годы войны в Скандинавии оставляли желать лучшего. Чем дальше мы беседовали, тем любезнее он становился, пока наконец не сказал мне, что его заявление в палате депутатов неверно истолковано – он никогда не собирался обещать Швеции поддержку французского правительства. Он позаботится об устранении недоразумения, к которому могло привести это заявление. Что касается большевиков, то он заявил, что полностью согласен с моими взглядами. Аудиенция была длинной, и, когда я ушел, он выразил добрые пожелания будущего доблестному финскому народу.

Когда на мирной конференции по инициативе Швеции подняли аландский вопрос, его без обсуждения передали на рассмотрение Совета Лиги Наций. Что, как известно, сделало право Финляндии на Аланды несомненным.

В ходе бесед с ведущими государственными деятелями и военными в Лондоне и Париже у меня сложилось впечатление, что заинтересованность держав-победительниц в окончательном урегулировании русского вопроса стала больше, чем раньше. Очевидно, опасности большевизированной России нашли четкое осознание. Польше и белым русским армиям поставили значительное количество военного снаряжения, а в Лондоне недавно открыли генералу Деникину дополнительный кредит на 15 миллионов фунтов стерлингов.

Что касается военной ситуации в России, мнения разошлись из-за того, что известия из Сибири и внутренних районов страны были неполными и противоречивыми. В течение некоторого времени белогвардейские армии испытывали сильное давление на всех фронтах, но меньше всего на юге, где генерал Деникин с неделю или около того назад стоял в 217 милях от Москвы. Эти национальные движения в конечном счете казались фактором, с которым нужно считаться при условии, что удастся обеспечить достаточную внешнюю поддержку. С парижского горизонта перспективы такой поддержки казались благоприятными не в последнюю очередь ввиду успешных наступлений поляков на Украине и в Белоруссии, чья столица Минск была взята в августе. Идея создания широкого антибольшевистского фронта витала в воздухе. Что касается Финляндии, то возник новый фактор, заключающийся в том, что неудачи белогвардейцев заметно смягчили их позицию по вопросу о признании нашей независимости.

По моему мнению, у Финляндии, как и у Польши, не было причин воздерживаться от участия в скоординированных действиях против большевиков. Наоборот, мне казалось, что подобное участие будет политически обоснованным. Участие в операции Финляндии, ограничивающееся сотрудничеством в захвате Петербурга и обеспечении достаточно большой базовой территории для стабильного и здорового правительства, будет представлять собой такую ценную услугу возрожденной России, что обеспечит наиболее прочную основу для будущих дружественных отношений. Действительно, для соседа, до недавнего времени жившего под русским гнетом, было бы щедрым жестом отплатить за это рыцарской помощью. С другой стороны, отказ мог легко привести к антифинской позиции новых руководителей государства, с которым Финляндии неотвратимой судьбой предначертано граничить.

Однако в итоге мое отношение основывалось на твердом убеждении, что прочный большевистский режим – при условии, что его не удастся немедленно искоренить, – будет представлять опасность практически для всего мира и не в последнюю очередь для Финляндии. Я не мог игнорировать очевидный риск, что рано или поздно в результате медленного процесса истощения или поддержанной с Востока революции Финляндия попадет под власть