История частной жизни. Том 5: От I Мировой войны до конца XX века - Филипп Арьес

хищники вездесущи. Это прекрасно известно нотариусам, которых осаждают те, кто требует свою долю квартиры, мебели, автомобиля. Все, что нотариус может предложить, это составить контракт с перечислением имущества, приобретенного каждым на собственные средства. Во имя справедливости и добродетели докладчица с волнением и тревогой задается вопросом, не перенимает ли Франция «шведскую модель», где 40% браков заканчиваются разводами и где 40% детей рождаются вне брака.

В то же время есть и слабое утешение. По мнению Луи Русселя, развод может повлечь за собой увеличение рождаемости: заведя двоих детей в своей законной семье, человек может захотеть завести третьего с новым партнером. Имущество женатых пар, даже если их союз непрочен, как никогда общее: 70% супругов имеют общий банковский счет, и 80% французов намереваются написать завещание в пользу супруга.

ВЫБОР ПАРТНЕРА

Мы не будем повторять здесь тезисы Алена Жирара и Луи Русселя, которые справедливо доказывают, что выбор супруга эндогамен: люди женятся на представителях своего круга. Это же относится и к внебрачному сожительству, как молодежному, так и нет. Почитаем брачные объявления в ежемесячном журнале Le Chasseur français, созданном в 1885 году. В 1939 году его тираж составлял 400 000 экземпляров, в 1970-м — 850 000, после чего начался спад. Его аудитория первоначально состояла из крестьян и мелкой провинциальной буржуазии, но начиная с 1950-х годов его стали читать и средние слои населения крупных городов. В 1903 году в этом журнале, предназначенном для семейного чтения, в разделе частных объявлений появилась рубрика «Брачные объявления». В среднем в 1903 году ежемесячно подавалось 10 таких объявлений, в 1922-м — 67, в 1930-м  — 444, в 1977 году — 1000. Брачные объявления быстро опередили по популярности все остальные. М. Мартен сравнил объявления 1930 и 1977 годов, обращая внимание только на то, «как автор представлялся и описывал себя». В 1930 году мужчины, подававшие объявления, были в основном колониальными чиновниками и военными, женщины — почтовыми служащими и учительницами. Речь шла об экономическом союзе, потому что и мужчины, и женщины уточняли, какую сумму денег они могли бы или желали бы вложить в будущую семью. Они говорят о том, что имеют сами и на что «рассчитывают». «Пятнадцать лет инфляции и кризиса франка, — пишет М. Мартен, — не поколебали склонности мелкого или среднего буржуа к сбережениям. Девальвация еще не вошла людям в головы». В 1977 году имущество почти не упоминается: об экономическом положении говорит теперь профессия. Женщины часто являются представительницами свободных профессий, секретарями, медсестрами; мужчины — руководящими работниками, инженерами, техниками. В 1930 году развод вызывал сильнейшее недоверие, поэтому разведенные женщины указывали, что развод был «в их пользу», то есть состоялся по вине бывшего супруга, и они, таким образом, «ни в чем не виноваты». В 1977 году женщины просто указывают, что они разведены, «не вдаваясь в подробности и не стесняясь». О «традициях», «почтенности», принадлежности к католической церкви больше не говорится. Упоминаются детали внешности: теперь не только женщины, но и мужчины указывают цвет глаз, вес, особенности телосложения; и те и другие заявляют о любви к спорту. Женщина, подававшая объявление в 1930 году, была «сердечной, сентиментальной, серьезной домоседкой». В 1977 году она «нежна, мила, умеет принимать гостей»; она больше не поет, но «музицирует», интересуется «литературой и искусством». «За пятьдесят лет примером женственности перестала быть Золушка (вероятно, из-за распространения бытовой техники), женщина становится музой или топ-моделью» (М. Мартен). Неизменным остается следующее: принадлежность к другой национальности и тем более расе является негативной информацией, вплоть до того, что некоторые объявления заканчиваются так: «желательно не иностранец (иностранка)».

Использование брачных объявлений способствует географической мобильности, слабой во Франции, что отдаляет индивида от «привычной среды», где он мог бы найти себе спутника жизни. В 1980-х годах благодаря автомобилизации населения снова появились браки с дальними родственниками. В поисках своих корней человек завязывает отношения с боковыми ветвями генеалогического древа, представителей которых предыдущие поколения потеряли из виду. Практикуются, как говорили в прежние времена, «перекрестные браки». Они могут стать реальностью нашего времени. Горожанин, попавший в крестьянскую семью в результате женитьбы, может с удивлением обнаружить, что обряд «шаривари» в некоторых местностях продолжает существовать: когда праздник заканчивается, гости преследуют молодых, вплоть до того, что могут ворваться к ним в спальню на заре и испортить таким образом таинство первой (?) брачной ночи.

ЛЮБОВЬ В БРАКЕ

Любовь в браке — новый концепт

В мае 1985 года в Раджастхане, одном из индийских штатов, широко отпраздновали сорок тысяч браков, заключенных между детьми. Там полагают, что любовь — явление слишком ненадежное, чтобы быть основой брака. Развод в сельских регионах не поощряют, так что предполагается, что эти браки просуществуют всю жизнь супругов. Сегодня во Франции браки — это союзы, основанные на любви. Лишь в западном обществе идут на такой риск. Брак на основе любви, таким образом, оказывается ограниченным географически. В историческом плане это новая идея. Филипп Арьес продемонстрировал, что брак, в котором мужчина может развестись с женой и жениться повторно, — это самая распространенная модель в пространстве и во времени. Моногамный нерасторжимый брак, в его глазах, — «важнейший факт истории сексуальности на Западе». До X века у знати брак, договор между двумя семьями, был частным светским актом, в который церковь не вмешивалась. Если женщина не беременела, ее объявляли бесплодной и отправляли к родне или в монастырь, «пристройку к замку, в которой глава семьи держал девушек и вдов». Церковь относилась к браку двояко: с одной стороны, апеллировала к святому Иерониму и рассматривала брак как нечто вульгарное, почти животное, чем ей не следует заниматься, с другой стороны, по заветам апостола Павла, склонялась к мысли, что «лучше жениться, чем гореть»[100]. Лишь в XIII веке посредством закона о запрете инцеста церковь начинает контролировать брак и навязывает идею стабильности (лат. stabilitas), которую знать не одобряла. Сельские же общины, согласно Полю Вейну, с конца галлороманской эпохи приняли ее. После Тридентского собора брак, ставший таинством, празднуется у дверей церкви, позже, в XVII веке, — перед алтарем. Переход полномочий в этом вопросе от церкви к светскому государству во времена Французской революции поддерживает принцип нерасторжимости брака, несмотря на то что на короткий срок впервые стал разрешен развод. Безусловно, в контракте, согласно которому соединяются два больших состояния или, наоборот, две нищеты, речь о любви не идет. Если же любовь вдруг возникает, это счастливое совпадение, но эротические фантазии пары не должны приводить к практике прерванного полового акта, который осуждается религиозной этикой и приравнивается к детоубийству. Герцог Сен-Симон, например, женившийся по расчету, «без колебаний говорит