Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

Если Таня преуспела в роли великанши лишь в конкретной ситуации, то другая «героиня», Тамара, как мы помним, изначально наделена исполинским ростом, и переход от Тани к ней выглядит с учетом этого логически мотивированным.

Как-то так получилось, что я зашёл в магазин к Тамаре перед закрытием. «Ты как сегодня? Располагаешь временем?» — спросим меня Тома. «Свободен хоть до утра», — выпалил я, а потом подумал, что слово не воробей. «Ты меня подожди немного, я тут нагрузила сумки, и еще пакет с солью нужно забрать домой. Поможешь мне, а то я уже рук не чувствую. Грузчик до склада только переносит мешки, короба, а весь день до прилавка сама таскаю, все помощников не имею. Ты видел женщину, что сейчас здесь была? Ту, что в подсобку пошла? Это моя начальница. Она давно тебя заметила. Знаешь, что говорит? Ростом мал, а так ничего мужчина. Ну я сейчас. Но пакет только за ручки не дергай, а то оборвутся. И дверь на меня с той стороны придави, а то плохо запор закрывается и дверь не заходит в паз».

Этот магазин, где работает Тома, в городе называют «портовским». С другой стороны магазина, из-за угла, на котором примостились две телефонные будки, появляется Тома и с ней еще три женщины. Торговля есть торговля: каждая после работы что-то тащит. Среди всех и Тома с двумя сумками в руках — тоже несет что-то домой. «Это курица от себя гребет, — шутит Тома и смеется, — а мы по бедности все под себя, и так всю жизнь. Мы сейчас ко мне поедем, глянешь, как я живу».

Лифт поднялся на восьмой этаж, остановился, мы вышли, свернули влево, в коридорчик, и повернули затем направо. За железной дверью послышалось какое-то движение, и басовитый тяжелый гав дал о себе знать: там здоровая собака.

И вот замок открыт. «Так, — сказала Тома, — я сейчас захожу первой, а то у меня ну очень большая собака — водолаз, но умная. Я поговорю с ним, покажу тебя, и не бойся, не укусит, понюхает и все — в обиду не даст, но не выпустит из квартиры».

Все так и было, как сказала Тома, а главное — я и сам не желал уходить куда-то. Еще бы я ушёл от такой дамы. Пока Тома хлопотала на кухне, я обследовал её двухкомнатную квартиру. В зале мы раскрыли маленький столик довольно-таки вместительный, накрыли его разными блюдами. Тем временем телевизор показывал свое что-то вечернее, а далее и ночное, а магнитофон время от времени принимал в себя новые кассеты взамен уже проигранным.

«Что будем пить? — спросила Тома, лукаво глядя на бар. «Все, будем пить все, много и сразу», — сказал я опять необдуманно, отчего в душе екнуло. «А сколько же она сможет выпить? — подумал я. — Им же, этим бабам, сколько ни вливай, все мало. Ты пьяный уже, а они еще нет. Это ж надо еще будет и любовью с ней заниматься, проделывая всякие виртуозности, находя шутки, анекдоты, фантазировать что-то придётся, ухаживать за ней, но без этого нельзя — иначе зачем ты здесь. Все как всегда будет идти к постели, в таких случаях другого и не может быть. А вдруг собака заревнует? Двери в зал нет, а она везде заходит, вон как смотрит изучающе. Ну телок целый, за один раз перекусит напополам, гад, и костями не подавится. Зачем он такой нужен здесь? Конечно, живет богато, по всему видно, вон вся в золоте сидит, аж страшно к ней подступиться».

— Итак, прелестная моя хозяюшка, мы начинаем наш маленький праздник. Разреши мне предложить для начала то, то и это, теперь вот так, и эдак, и т. д. и т. п.

Время за застольем летело быстро, и вот она, полночь. Погашен свет, и включен светильник. Все ближе к интиму, а как же её поцеловать? Сидя не достану. Ладно, начну с колен и рук, а раз сидит на тахте, значит, дойду до шеи и склоню её в горизонтальное положение, а там все остальное будет само собой разумеющееся. Только собака не внушает доверия, сидит, смотрит своими кровяными глазами за происходящим. Все-таки нужно сказать Тамаре, пусть даст ему команду, чтоб удалился на свое место. Наверное, все этот пёс понимает. А вдруг он её трахает? Тогда это уже не радует. Чёрт его знает, что у него на уме, и объяснить ему нельзя, что я такой же пес, как и он, только бездомный. Вот и о его хозяйку шкуру потру, и все, нужно бежать к другой, — так и хожу по рукам. Может, со временем тоже буду, как и он, жить при такой хозяйке в шикарной квартирке. Было бы хорошо, если бы меня подобрала какая-нибудь хозяйка, отмыла да приголубила. Но сам бы в сторону не повел, если б было место свое.

Томочка, а может, собачке пора уже и на место идти? Час уже поздний, глазки наши горят, о любви говорят.

Тома улыбнулась понимающе, подняла руку, указывая псу в сторону коридора, и спокойно сказала: «Иди на место! На место!» Он встал, лизнул ей руку, посмотрел на меня и ушёл. «Теперь, — думаю, — мои помыслы перейдут в дело. Со всеми разными не перебыть, но и от этой не откажусь. Вон какая яркая, большая, так и берет своей красотой и неповторимостью. Здорово выглядит».

Ты какой-то особенный. Говоришь, говоришь, а я слушаю тебя, и слушать хочется. Столько всего знаешь. Вы что там, в тюрьме все такие?

И, посмотрев на меня, она вдруг поняла нелепость своего вопроса.

Я как будто наткнулся при ходьбе на что-то в темной камере. Замолчал. В глазах Томы появилось виноватое выражение. «Извини, ляпнула и сама не подумала. Дура…, — почти шепотом сказала она. — Знаешь, ты меня очаровал. Хороший ты парень». «Но дать тебе нечего», — продолжил я. «Об этом, Вовочка, не говорят, это себе позволяют молча». «Вот и мне кажется, что нас стесняют наши одежды, да и час уже поздний».

Я встал и присел на корточки у её ног. Нужно свою роль сыграть до конца, фантазировать, изобразить страсть, захватить и потрясти её. Пусть моё появление немного перевернет всю её, чтоб не остался я в её памяти маленьким и жалким человечком. Голова моя склонилась и упала к её ногам. Через тонкую материю платья я целовал её колени, обняв, обхватив их своими руками. По её ногам пробегала