Русские государи в любви и супружестве - Николай Федорович Шахмагонов

Будущие убийцы Павла Первого вынашивали свой замысел уже в ту пору, и главными из заговорщиков были братья Зубовы Николай и Платон, фон дер Пален и Панин. Они-то, скорее всего, и убили великого князя Александра Павловича. Очевидно, у них были основания полагать, что тот не станет ни их сообщником, ни исполнителем их воли. Не удивительно, ведь Александр Павлович был воспитан Великой Екатериной. А как воспитаны внуки государыни, можно понять хотя бы по тому, каким вырос Константин Павлович! Достаточно вспомнить его участие в Итальянском и Швейцарском походах Александра Васильевича Суворова и знаменитом переход через Альпы, где все – от генерала до солдата – были на линии огня.

Итак, Александр Павлович был устранен, причем если и не при участии, то, во всяком случае, не без ведома Симеона Великого. На это указывает фраза Феодора Козьмича: «Мое зло двойное». То есть, по мнению Гриневича, сибирский старец признал, что повинен и в гибели Александра Павловича, и в гибели Павла Петровича. Одновременно убийцы преследовали цель бросить тень на Павла Петровича, который якобы избавился от конкурента на престол. Он же не мог сделать этого, ибо был нелицемерно верующим, искренне набожным, человеком большой, светлой души.

Заговорщики, свершив злодеяние, поместили в Санкт-Петербургских газетах сообщение, что в водах Кронштадтского залива обнаружено тело лейтенанта флота Симеона Великого. Это сообщение свидетельствует о том, что ставка окончательно была сделана на Симеона, который теперь стал Александром.

Но как могли не заметить подмену родные и близкие? Здесь тоже есть объяснение. Тайна рождения Павла Петровича не была скрыта за семью печатями. Он ведь сын Сергея Васильевича Салтыкова. Екатерина Великая вступила на престол в результате переворота и ее, в свое время, без всяких на то оснований объявили убийцей законного императора Петра Третьего, хотя к гибели его она никоем образом не причастна.

Теперь же нарастал скандальный династический кризис. Конечно, подмена не могла пройти незамеченной. Просто на нее вынужденно закрыли глаза. Иного выхода не было. Александр Павлович мертв, и его не воскресишь. Симеон похож на него так, что, кроме близких родственников, никто не замечал подмены. К тому же он вовсе не убийца, а несчастный человек, которого, скорее всего, сумели втянуть в соучастие опытные интриганы и преступники. Екатерина Великая не ведала о подмене, ибо известно, что со своим внуком она не встречалась с июня 1796 года. Она бы, конечно, сразу заметила, что пред ней не любимый внук Александр Павлович, а пусть тоже внук, но внебрачный сын Павла.

Известно также, что Павел Петрович, хоть и не был виновен в смерти сына, доказать свою полную непричастность к ней мог вряд ли. Тем и объясняется его поведение в последние месяцы жизни матери. Жил он уединенно. Все время чего-то ждал и чего-то опасался.

Когда случился удар и стало ясно, что императрица при смерти, к Павлу послали курьера, увидев которого, он сказал странную, на первый взгляд, фразу: «Мы пропали!» Видимо, он ждал возмездия за то, что не уберег Александра, а может быть, даже считал, что его вот-вот обвинят в убийстве. Но пришло сообщение о том, что Императрица покидает сей мир.

Вступив на престол, Павел Петрович взял руки наследника и Аракчеева, соединил их и сказал, чтобы они крепко дружили и помогали ему. Аракчеев любил Павла Петровича и служил ему верою и правдою. Ну, а на доброе отношение к тому, кто стал императором после гибели Павла Петровича, могло повлиять, что и Аракчеев и тот человек оба были выпускниками кадетских корпусов, один морского, другой – Инженерного и Артиллерийского. А в кадетских кругах существует правило «кадет кадету друг и брат».

А как же любовь на всю жизнь?

И вот свершилось преступление… Заговорщики с молчаливого согласия цесаревича жестоко расправились с императором Палом Петровичем.

Есть выражение «король умер – да здравствует король!». Уже в сентябре того же страшного для России года была назначена коронация в Москве. Двор перебрался в старую добрую – азиатскую, как ее называли – столицу.

Елизавета Алексеевна была рядом с новоиспеченным императором. Но, как свидетельствуют многие современники, тяготилась официальными мероприятиями. Что-то было не то и не так. Современники не могли объяснить этого странного поведения. Правда, когда Елизавета Алексеевна возвратилась в Петербург, где получила известие о смерти ее горячо любимого отца, баденского маркграфа Карла-Людвига, какое-то объяснение нашлось – траур. В последующие месяцы, практически всю зиму, она почти не выезжала в свет, не участвовала в балах, спокойно, равнодушно и безразлично оставляя нового императора без своего ока.

Вот тут и появилась возле него княжна Мария Антоновна Нарышкина.

Елизавета Алексеевна сообщала об этом матери во многих письмах, но мер никаких не принимала. А Нарышкина наглела на глазах – уже открыто издевалась над императрицей. Она дошла до того, что открыто объявила Елизавете Алексеевне о своей беременности.

Елизавета Алексеевна в письме от 10 июня 1804 года сообщила об этом матери: «Говорила ли я вам, что первый раз она бессовестно сообщила мне о своей беременности, которая была еще в начале, так что я могла бы отлично не заметить ее. Я нахожу, что для этого нужно обладать невероятной наглостью, это было на балу, и ее положение было не так заметно, как теперь. Я разговаривала с ней, как со всеми остальными, и осведомилась о ее здоровье. Она ответила, что чувствует себя не совсем хорошо: “так как я, кажется, беременна”. Я отлично знала, от кого она могла быть беременна. Не знаю, что будет дальше и чем все это кончится; знаю только, что я не стану портить характер и здоровье ради человека, того не стоящего, но терпение может иногда превзойти человеческие силы».

«Ради человека, того не стоящего…» К кому относятся эти слова? К Нарышкиной? Не слишком ли много чести?! А может, все-таки к тому, кто стал императором? Но как же тогда клятвы юности?

Можно все это списать на ошибки юности. Ведь чего не бывает? Прошли чувства, истаяли. Но почему они истаяли именно после событий, связанных с потрясениями, обрушившимися на престол русских царей?

Исследователи делают такой вывод: «Несомненно, все это доставляло Елизавете Алексеевне особые страдания, потому что отсутствие детей в семье царствующего монарха превращалось в проблему государственного значения».

Все это так… Но отчего изменилось поведение Елизаветы Алексеевны, отчего она избегала супруга – как иначе объяснить потерю интереса к торжественным мероприятиям, к балам…

А тот ли был перед нею в ранге императора, которого любила она,