Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

американские врачи сильно недооценивали преимущества опиоидов и так же сильно переоценивали риски. Разумеется, у некоторых людей, принимавших эти препараты, возникали проблемы, признавал он. Но люди, становившиеся зависимыми, обычно не были по-настоящему «болящими» пациентами, принимавшими лекарства так, как было предписано их лечащими врачами. Напротив, указывал Портеной, в таких случаях часто присутствовали «предрасполагающие психологические, социальные и физиологические факторы». У некоторых людей просто аддиктивный склад личности. Они не могут удержаться. Назначьте такому человеку морфин – и он вполне может начать им злоупотреблять. Но это будет отражением его склонностей, а не присущих самому препарату аддиктивных свойств[1119]. Портеной описывал страх перед опиоидами[1120] как своего рода истерию. Он даже дал ему название – «опиофобия».

С подачи Портеноя и его соратников-крестоносцев в деле обезболивания к концу 1980-х годов мнение медиков начало меняться. За первые четыре года девяностых потребление морфина в Соединенных Штатах выросло на 75 процентов[1121]. Ричард Саклер знал Портеноя и Кэтлин Фоули и пристально следил за их работой. Во впечатляюще профессиональной, казавшейся независимой клинической обстановке эти специалисты подводили практическую базу под коммерческие исследования и разработки, которые Ричард и его коллеги вели в Purdue. Однажды в 1991 году, когда компания была еще на ранних стадиях разработки ОксиКонтина, Ричард воодушевленно проинформировал коллег: «Вплоть до прошлой недели наша вера[1122] в то, что оксикодон в больших дозах может быть удовлетворительной альтернативой морфину в больших дозах, была лишь теорией. Еще в июле этого года доктор Кэтлин Фоули говорила мне, что «идея очень многообещающая, но можно ли применять оксикодон в высоких дозах для лечения раковой боли – неизвестно, поскольку никто никогда его так не применял». Но Фоули работала с жидким оксикодоном, назначая его в больших дозах пациентам, объяснял Ричард, и «он показал себя превосходно», без «каких-либо неожиданных побочных эффектов». Она назначала пациентам огромные дозы, добавил Ричард, до «1000 миллиграммов в сутки». (Когда десятилетия спустя эту цифру показали кузине Ричарда, Кэти Саклер, она сказала: «Это просто невероятно – тысяча миллиграммов! Боже мой, это же гигантская доза!») Но в то время Ричард не видел за этой цифрой ничего, кроме безграничных коммерческих перспектив. Согласно исследованию Фоули, восхищался он, даже эта великанская доза не являлась «практическим пределом».

* * *

Как и Артур Саклер, Мортимер и Рэймонд всегда делали из секретности фетиш, и хотя их известность в мире филантропии росла, они продолжали питать стойкое отвращение к публичности. Взяв под контроль семейную компанию, Ричард Саклер вел себя точно так же. Поэтому все удивились, когда летом 1992 года Purdue Frederick пошла на необычный шаг, согласившись сотрудничать в подготовке обширной статьи в местной газете[1123] «Хартфорд Курант». «Фирма из Норуолка находит нишу в среде фармацевтических гигантов», объявлял заголовок. Саклеры всегда упоминали свои медицинские дипломы не только как символ личных достижений, но и показатель благопристойности, и в статье отмечалось, что компания – производитель лекарств «принадлежит врачу», хотя помимо фразы о том, что Саклеры «по-прежнему играют активную роль в руководстве компании», о семье в ней почти ничего не говорилось. Для Ричарда, который перенял значительную долю власти от отца и дяди и затмил свою кузину и предполагаемую соперницу Кэти, этот материал мог показаться отличной возможностью сделать шаг вперед и перетянуть на себя внимание. Но его имя в статье вообще не фигурировало. Вместо этого Саклеры выставили на первый план – как лицо Purdue – семейного консультанта и юриста компании, Говарда Юделла.

Purdue стала «успешной на поле игр великанов», хвастал Юделл, позируя для фото на фоне ассортимента безрецептурных продуктов компании. Компания до сих пор не избавилась от некоторого привкуса простецкого происхождения (в статье были упомянуты достигнутый десятилетия назад триумф Бетадина, который использовала NASA, и то, что Purdue «недавно начала поставлять на рынок средство для избавления от генитальных бородавок»). Но благодаря МС-контину ежегодные продажи ныне приближались к 400 миллионам долларов, и Юделл говорил, что взгляд Purdue устремлен в будущее.

Статья была опубликована как раз тогда, когда для компании настал важнейший решающий момент. Purdue в это время пыталась добиться одобрения ОксиКонтина FDA. В случае с МС-контином компания попросту выбросила его на рынок, даже не побеспокоившись запросить одобрение управления, – это была рискованная игра, на которой настоял Говард Юделл. На этот раз все было по-другому. Пусть МС-контин был революционным продуктом, но ОксиКонтин должен был представлять еще более радикальный отход от прежних представлений. И без FDA никак нельзя было обойтись: управление должно было разрешить новый препарат к продаже, но при этом одобрить и многие аспекты стратегии его будущей продажи и рекламы. Если Ричард и его администраторы собирались реализовать свои планы по рекламированию ОксиКонтина не только от онкологической боли, но и буквально от любой хронической боли, им надо было угодить управлению. Весь процесс попыток добиться от FDA одобрения нового лекарства превратился в тщательно срежиссированную, тянувшуюся годами бюрократическую дуэль. Это была тягомотина гораздо бо́льшая, чем аналогичные процессы в других странах. Современная система одобрения FDA[1124], со сложными и проработанными требованиями к установлению эффективности и безопасности новых прапаратов, обрела форму после Кифоверовских слушаний в 1960-х годах. У агентства теперь была небольшая армия проверяющих, наделенных такими властными полномочиями, благодаря которым оно могло возвысить или похоронить продукт с потенциалом на миллиарды долларов.

Ричард Саклер никогда не отличался терпением. У него были большие амбиции, и он спешил. «Перемены все ускоряются[1125], и мы должны разрабатывать продукты быстрее, чем прежде, чтобы расти так, как мы хотим расти, – убеждал он сотрудников. – Разрабатывать продукты быстрее – значит быстрее получать одобрение на наш ассортимент продуктов». Хватит с нас дремотной зависимости былых времен, говорил Ричард. Пора Purdue набирать конкурентную скорость. Но факт оставался фактом: Ричарду нужно было одобрение ОксиКонтина от FDA и в особенности одобрение человека по имени Кертис Райт, который занимался в управлении надзором за обезболивающими и должен был стать медицинским рецензентом и главным инквизитором в процессе регистрации ОксиКонтина.

Райт трудился над своим медицинским дипломом по ночам, параллельно работая химиком в Национальном институте психического здоровья, потом пошел служить в военно-морской флот, где был главным врачом. Потом уволился из флота и поступил в аспирантуру по психофармакологии опиоидов. Наконец жена заявила ему, что лучше бы он нашел «настоящую» работу, пока их не выгнали из дома, иначе жить им придется в общественном парке. Тогда в 1989 году Райт занял вакансию в FDA. До ОксиКонтина он работал над одобрением нескольких других опиоидных болеутоляющих и был главным регулятором