Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

домой[1064]. Он знал, что многие служащие считают его головной болью и занозой в заднице, но в этом его поведении присутствовала компульсия, сосредоточенная решимость[1065] сделать новый оксикодоновый продукт достойным преемником МС-контина.

Молодое поколение Саклеров все активнее вовлекалось в деятельность компании. Ричард официально вошел[1066] в совет директоров в 1990 году наряду с братом Джонатаном, а также Кэти и ее сестрой Айлин. В следующем году семья создала новую компанию, Purdue Pharma. Purdue Frederick продолжала существовать, занимаясь традиционными безрецептурными средствами. Но создание этого нового корпоративного предприятия сигнализировало об амбициях[1067] Ричарда и того поколения Саклеров, представителем которого он был. «Purdue Frederick была изначальной компанией[1068], которую мой отец и дядя приобрели в 1952 году», – объяснял Ричард. А Purdue Pharma была учреждена для того, чтобы «взять на себя риск новых продуктов».

Это было тонкое, почти незаметное отличие: просто очередная компания Саклеров. Но оно знаменовало направление, в котором Ричард хотел двигать бизнес. Его целью, по его собственным словам, были «более инновационные продукты, более часто запускающиеся в производство, с применением большего объема навыков и ресурсов». Давно прошли те времена, когда Purdue довольствовалась ролью сонного производителя слабительного и средства для удаления ушной серы. Теперь, по убеждению Ричарда, требовалась «новая активность»[1069]. В 1993 году Ричард дорос до поста старшего вице-президента[1070]. У семьи было в разработке очень многообещающее лекарство. Его решили назвать ОксиКонтином. В служебной записке коллектива проекта «ОксиКонтин»[1071] в декабре 1993 года отмечалось, что новые таблетки будут рекламироваться «в противопоставлении Перкоцету» и могут в итоге «заместить нашу линию МС-контина», если конкуренцию против дженериков будет невозможно поддерживать. Они имели потенциал, чтобы стать очень эффективным препаратом от раковой боли.

Но возникла и еще одна, более заманчивая идея. Ричард всегда интересовался маркетингом и в 1984 году нанял нового главу отдела маркетинга, Майкла Фридмана – высокого, краснощекого уроженца Бруклина, управленца[1072], который когда-то работал на Лонг-Айленде школьным учителем, потом начал трудиться в сфере продаж как коммивояжер, работая с электроинструментом, а затем вновь вернулся к учебе, чтобы получить степень MBA. Ричард в своей характерной и неповторимой манере нанял Фридмана после того, как однажды летел с ним рядом в самолете[1073]. Фридман был сыном евреев, переживших холокост, которые познакомились в лагере беженцев после войны. Когда его родители вступали в брак, у них не было денег на свадебное платье, поэтому его отец обменял два фунта кофе на парашют, а мать заплатила двумя пачками сигарет швее, чтобы та превратила его в платье. (В итоге этот наряд стал экспонатом выставки в Музее Холокоста[1074] в Вашингтоне.) Фридман был речист и любезен. «Доктор Ричард прислушивался к Майклу Фридману, а Майкл Фридман прислушивался ко всем остальным», – так высказался один бывший администратор Purdue, работавший с ними обоими. Из-за высокого роста и рыжей шевелюры Фридмана Ричард в шутку называл его Рыжей Каланчой[1075].

В 1994 году Фридман составил служебную записку[1076] с пометкой «чрезвычайно конфиденциально» для Рэймонда, Мортимера и Ричарда Саклеров. Рынок онкологического обезболивания важен, указывал Фридман: это четыре миллиона рецептов в год. Действительно, три четверти миллиона рецептов выписывались только на МС-контин. «Мы полагаем, что FDA поначалу ограничит наш выход с ОксиКонтином на рынок обезболивающих для раковых больных», – писал Фридман. Но что, если со временем расширить сферу применения для этого препарата? Существует намного больший рынок препаратов от других типов боли: боли в спине, боли в шее, артрита, фибромиалгии[1077]. По словам бывшего борца и нынешнего врача-анестезиолога доктора Джона Боники, один из трех американцев страдает от хронической боли, которую никто не лечит. Если это верно хотя бы отчасти, то эти люди представляют собой исполинский неопробованный рынок. Что, если найти способ рекламировать новое средство ОксиКонтин всем этим пациентам? Этому плану предстояло какое-то время оставаться тайным, но в своей записке, адресованной Саклерам, Фридман подтверждал намерение «расширить применение ОксиКонтина за пределы контингента онкологических больных – на хронические незлокачественные боли».

Это была безумно смелая схема. В 1940-х годах Артур Саклер наблюдал выход на рынок Торазина. Это был «сильный» транквилизатор, который творил чудеса с пациентами-психотиками. Но свое первое огромное состояние семья Саклер сделала на вовлеченности Артура в маркетинг «слабых» транквилизаторов, Либриума и Валиума. Торазин воспринимался как экстремальное решение для экстремальных проблем, но рынок для этого препарата естественно ограничивался людьми, страдающими от заболеваний достаточно тяжелых, чтобы требовать сильнодействующего транквилизатора. Прелесть слабых транквилизаторов заключалась в том, что они годились для всех. Причина, по которой эти средства добились такого успеха, заключалась в том, что это были таблетки, которые можно было глотать для облегчения любой из необыкновенно широкого спектра распространенных психологических и эмоциональных проблем. Теперь братья Артура и его племянник Ричард собирались проделать такой же трюк с болеутоляющим: они добились огромного успеха с МС-контином, но он рассматривался как экстремальное рецептурное средство при раке. А рак – это ограниченный рынок. Если бы удалось найти способ рекламировать ОксиКонтин не только от онкологических, но и вообще от любых болей, прибыли были бы астрономическими. «Нам категорически необходимо, – писал Фридман Саклерам[1078], – «создать литературу» в поддержку такого позиционирования. Компания будет рекомендовать ОксиКонтин для «широчайшего спектра применения».

И все же перед ними стояло одно значительное препятствие. Оксикодон примерно вдвое мощнее морфина – и, как следствие, ОксиКонтин был бы вдвое более мощным наркотическим средством, чем МС-контин. Американские врачи все еще склонны были сильно осторожничать с применением сильных опиоидов из-за давно утвердившихся опасений насчет аддиктивности этих средств. Годами сторонники МС-контина утверждали, что в ситуации завершения жизни, когда человек ведет смертельную схватку с раком, как-то даже глупо беспокоиться о том, что пациент подсядет на морфин. Но если Purdue хотела продавать мощный опиоид вроде ОксиКонтина для облегчения менее острых и более постоянных типов боли, одной из трудностей, которую предстояло одолеть, было мнение врачей о том, что опиоиды могут вызывать сильную зависимость. Чтобы ОксиКонтин достиг реализации своего полного коммерческого потенциала, Саклеры и Purdue должны были побороть это представление[1079].

Глава 15

Бог сновидений

Опиумный мак – стройное, чарующее растение с маленьким бутоном на верхушке длинного стебля, плавно покачивающееся на ветерке. Он цветет темно-красными или бледно-розовыми цветами и производит впечатление невинной и до безумия равнодушной, почти что тщеславной красоты. Мак растет сам по себе. Он распространяет собственные семена, рассыпая их, как соль из солонки, качаясь на ветру. Тысячи лет назад, на заре человеческой истории,