Прислушайся к музыке, к звукам, к себе - Мишель Фейбер

на лысине благодаря средствам для укладки, со стороны выглядят вполне презентабельно, и что хихикающие прохожие хихикают не над ним. Люди, которые достаточно глупы, чтобы любить Криса де Бурга, вполне может быть, слишком глупы и для осознания, что с ними что-то не так.

Правда ли, что любитель Шостаковича умнее любителя Шейкина Стивенса? Политики, предприниматели и ученые, приходящие на передачу Desert Island Discs на радио BBC, выбирают ужасную музыку, поскольку провели всю жизнь за работой в своей узкой области, а не за изучением модального джаза. Так можно ли считать, что поклонник Селин Дион страдает от умственной неполноценности, которая не свойственна поклоннику Аннетт Пикок?

°°°

Еще в 1950‐х Либераче подал в суд на газету Daily Mirror, поскольку автор колонки светской хроники под всевдонимом Кассандра в одной из статей называет его «кошмарным, беспрестанно подмигивающим и ухмыляющимся, хромированным и блестящим, пропитанным парфюмом, трясущимся, хихикающим, покрытым глазурью, крошащимся куском материнской любви с фруктовым наполнителем… самой сентиментальной блевотиной всех времен… кучей отбросов, прикрытой сиреневыми лепестками». Либераче было не привыкать к злословию, однако этот пассаж он воспринял как угрозу своей репутации и популярности среди целевой аудитории. Он не мог рисковать симпатиями гетеросексуальных женщин, веривших, что он не имеет себе равных.

Оглядываясь назад из XXI века, мы считаем абсурдным его желание судиться из-за намека на то, что он гeй, и еще более абсурдным, что его иск мог быть удовлетворен. Но в те времена гoмoсeксуальность была вне закона, и люди, признанные виновными в этом, отправлялись в тюрьму. И что делать экстравагантному пианисту, когда рецензенты один за другим отпускают весьма прозрачные намеки? Обозреватель The Guardian Бернард Льюис в рецензии на концерт Либераче в Королевском фестивальном зале 1 октября 1956 года написал: «Я увидел на сцене человека, которого совершенно не заботит, как глупо и ужасно он выглядит и ведет себя, покуда юные девушки, престарелые матроны и горстка молодых людей очень провоцирующего вида приходят на концерты, платят за вход и издают восторженные крики».

Подобные рецензии не оказывали никакого влияния ни на внешний вид и поведение Либераче, ни на продажи билетов, но они привели к появлению на концертах нежелательных посетителей: недовольных мачо с плакатами «Отправим петушка обратно в Штаты» и «Квиpам здесь не место».

В отличие от Оскара Уайльда, чья стратегия на его процессе о клевете – если, конечно, предположить, что у него была стратегия – заключалась в том, чтобы заявить о своем пижонстве и щегольстве и надеяться ослепить ими правовую систему, Либераче яростно отрицал свою гoмoсeксуальность и утверждал, что его средства к существованию полностью зависят от его традиционной репутации. Кроме того – и это важно в контексте главы, – он галантно защищал поклонников от злобных нападок Кассандры: кто автор вообще такой, чтобы говорить о дурном вкусе других людей? Какое право имеет какой-то нахал из Daily Mirror утверждать, что музыка Либераче глупа и ужасна? В отличие от Оскара Уайльда, Либераче не был талантливым драматургом; он был международной суперзвездой, поставлявшей популярной культуре именно то, чего хотят массы, в том числе и присяжные заседатели.

Музыкальные достоинства Либераче на суде не обсуждались. Цель процесса заключалась в том, чтобы выяснить, назвал ли ответчик истца гeeм или нет. И отчасти в том, чтобы утвердить право исполнителя предоставлять развлекательные услуги, востребованные среди немолодых представительниц среднего класса, и не подвергаться за это унижениям. Без сомнения, в рецензии Кассандры просматривается гoмoфобия, но в гораздо большей степени текст грешит снобизмом.

Нам неизвестно, что для Кассандры было хорошей музыкой и уместными развлечениями. Может быть, Ральф Воан-Уильямс. Ясно одно: Кассандре не нравилось, что британские домохозяйки балдеют от усеченных версий классических произведений в исполнении жеманного денди, хотя сами британские домохозяйки ясно давали понять, что именно это им и нужно.

Представим, что Кассандра вонзает копье критики в «хорошего», «достойного» исполнителя вроде Нины Симон. Представим, что ее назвывают «убогой пьянчугой, сварливой хабалкой, напыщенной болтливой сорокой, неорганизованной, самонадеянной и жирной фальшивой нубийкой, чрезмерно откровенной кучей мелодрамы, к тому же сильно переоцененной». Оскорбления обходятся дешево, и если рецензент наблюдателен, некоторые из них могут даже попасть в цель.

Но кто решает, какие музыканты – законная добыча, а к кому следует проявлять почтение?

°°°

Либераче справлялся со шквалом презрения к своему творчеству, неустанно выставляя напоказ успех и богатство. «Плакал всю дорогу до банка», – такова была его дежурная шутка в ответ на очередной отрицательный отзыв. Для недоброжелателей это служило очередным доказательством его мелкой эксплуататорской натуры. Но Либераче разбогател благодаря поддержке поклонников, осознавал это и проявлял благодарность. Он был не так богат, как Кит Ричардс или Эминем, но ему по крайней мере было не занимать любезности.

А вот Крис де Бург, напротив, никогда не умел выдерживать оскорбления. Он был горд и обидчив. Не мог смириться с ролью второсортного певца, который смеется всю дорогу до банка. Требовал уважения.

В 2009 году Питер Кроули из газеты The Irish Times посетил выступление Криса де Бурга в дублинском театре Гейети. Благополучно возвратившись домой после этого тяжелого испытания, Кроули написал ядовитый разбор. Он доставляет мне удовольствие как произведение своего жанра, как последовательность грамотно составленных предложений. Но может ли журналистский текст рассматриваться как литературное произведение? Можно ли наслаждаться языком, которым он написан, в отрыве от всего остального? Едва ли. Так что же на самом деле доставляет мне удовольствие? Жестокость и высокомерие.

Кроули пишет, что де Бург мал ростом и одет не по моде, что его редеющие волосы подстрижены несовременно. Без всякого повода журналист ссылается на старый секс-скандал 1994 года, подмочивший «безупречную» репутацию де Бурга, потешается над его голосом, глумится над бессмысленной болтовней на сцене и рассуждает о том, что «де Бург напрашивается на насмешки». Но главное, что заставило Кроули в ужасе поджать пальцы ног и опасаться, «что они никогда не разогнутся после этого потрясения», – это манера де Бурга демонстрировать свою любовь к фанатам, бегая по залу и обнимая всех подряд (или, как выразился журналист, «врываясь в ложи и вешаясь на слушателей»).

Уязвленный де Бург написал развернутый ответ, который газета, почуяв сладкий аромат публичной разборки, напечатала целиком.

«Вас, наверное, часто дразнили на школьном дворе и обзывали „кривой Кроули“?» – начинает де Бург, далее цитируя мнение неназванной «весьма популярной и успешной актрисы», которая считает, что Кроули просто «мерзкий говнюк». На журналиста выливается немало грязи, но главное в письме де Бурга – это то, в каком свете оно выставляет фанатов, чьи вкусы журналист так безжалостно