Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

в какой-то миг она может исчезнуть с лица планеты моей души точно так же, как выветривается запах костра из одежды, как редеет близ больших городов тайга. И тогда от моей личности не останется ничего, совсем ничего.

Эти мысли явились чем-то большим, чем обычное понимание. Это был назревший протест. Я отказываюсь верить, что человеческая жизнь – это пакет из-под чипсов, который через пять минут после покупки оказывается на помойке. Мне претит ничтожное чувство толпы, и я каждого призываю к такому представлению. Я верю в иное решение общих проблем, поэтому всегда буду возвращаться сюда.

По реке Ляпин

Жизнь на судне совсем нехитра, если вписаться в коллектив. По палубе хожу босиком – сегодня это мне кажется лучшим, чем в любой модной обуви. Воду для питья беру чайником сразу за бортом и отношу в трюм. В трюме отсек с двумя спальными местами, кирогазка, столик, печурка, напротив этого хозяйства – рубка капитана и выход на улицу. Нас пятеро: Ефим, помощник Алексей и ещё двое, приставленных к железному монстру, которого мы транспортируем. Закат, огнём разбежавшийся по воде, дружно встретили ужином, а весь день я провёл за изучением лоции реки, вдумываясь в таинственные местные названия: остров Хурум-Пауль-Тумп (переводится как «остров трёх деревень»), ручьи Клубаньах, Парыглюмингсос, Утнитсунтсоим, пески Ханка-Ив-Рось… Берега кругом тянулись чудесные, прямо-таки райские уголки для отдыха, и на них, в борах, как выяснилось из бесед, почти на каждом повороте, а это через пять – десять километров, стоят именные избушки. Вот тебе и дикие места Югры! «А ты что думал? – скалит красивой открытой улыбкой взъерошенный Ефим. – Тут все охотники. С голоду не помрёшь!.. Так что палатку свою можешь смело выбросить». Душа моя поёт: как замечательно! Здорово поутру надуть лодчонку и выплыть из Саранпауля в сторону Салехарда, чтобы в любой момент можно было остановиться в приглянувшемся тебе месте, исследовать острова, бродить по лесу, рыбачить… А рыбы в Ляпине, притоке Северной Сосьвы, море: таймень, нельма, пелядь (сырок), щокур, селёдка, щука, лещ, окунь, налим, язь, сорога и многие другие виды. «Иногда больше десяти тонн невод вытягивает, – рассказывает Алексей, – Но это редкостью стало уже… Потравили! У нас, на нерестилищах, и то редко увидишь, как рыба идёт сплошной лентой. А там, ниже Сосьвы, такого много лет как нет». Попутно узнаю, что означает белая и чёрная рыба. Чёрной считается щука, лещ, плотва – та, которая может быть с червями. Её почти не едят, разве что когда другая отсутствует, и только щуку. В основе своей чёрная рыба скармливается домашним животным. Белой же называются виды сиговых и осетров. Такую вкушают и в сыром виде, слегка присоленную, что и по сей день распространено. Испокон веку рыба играет большую роль в жизнеобеспечении народов Севера. И тех, кого «заносит» в эти места.

Меня расспрашивают, как обычно, зачем я путешествую и почему. Я отвечаю тоже, как обычно, и часто меня начинают слушать, задавать новые вопросы. Я давно заметил, что мои слова, символические размышления о мире, природе, жизни, этот талант от рождения выхватывать из мира картины и пояснять их, – порой вызывает блеск в глазах собеседников. Раньше я не сильно задумывался об этом, но сейчас с опытом всё больше начал понимать, что это язык самой природы, поэтому стараюсь выстраивать линию разговора, выражаться не фрагментарно, а доходчиво и понятно. У меня даже возникала мысль вот так ходить по Земле и рассказывать людям, отвечать по мере возможности на интересующие их вопросы.

– Незаметно для меня самого автономное пребывание в природе учит совершенно иным вещам, чем я способен приобрести в условиях цивилизации и мире человеческих отношений – жизни людей. Начинается это с малых вещей – вот облака после Уральских гор мне до сих пор высокими кажутся, – а заканчивается мировоззрением человека, его привычками, новым образом жизни.

– В больших городах трудно жить, это нам известно, – продолжает разговор Алексей. – Там люди как марионетки. Я в Москве и дня не продержусь… Не был никогда, да и вовсе такого не надо!.. Как вы там только живёте без чистого воздуха, леса, природы?

– Последних мальков навороченными спиннингами из бетонированных прудов вылавливаем, – смеюсь я. Алексей не верит, думает, что преувеличиваю, шучу, и тоже смеётся.

– Природа это всё, – делает Алексей широкий жест своей трудовой рукой. – Она наша кормилица, прямо как мать. Куда без неё…

Очевидная, незамысловатая, жизненная логика простого человека.

– Видишь, всё ты понимаешь, – говорю. – Зачем спрашиваешь?

– Интересно мне. Я бы тоже так путешествовать отправился, если бы чётко представлял зачем.

– За счастьем, зачем же ещё?

– Что оно, это счастье?

– Состояние души, за которое нужно бороться, – убеждённо отвечаю я. – Череда впечатлений формирует взгляд, укрепляет его. Наша самость подобна растению, укореняющемуся в реальности, а разум мотыге, улучшающей и оберегающей этот процесс… Или же, наоборот – тормозящей его.

– Где взять такие впечатления? Не с прилавка же…

– Человек должен заниматься только тем, что ему интересно. Твой личный талант охотника, печника или художника – это маленькое чудо, данное тебе от природы, не поленившись развить которое ты достигнешь потрясающих результатов. Пусть не сразу будет получаться, конечно, но только из этой концепции рождается большой путь маленького человека, который не обязательно пролегает через путешествия, но, так или иначе, связан с природой – источником первооснов.

– Трудно сказать, какой у меня талант, – задумался Алексей.

– Балагур он хороший, – кричит из рубки Ефим.

Уже в сумерки, оставив позади устье Ляпина, проезжали посёлок Сосьва. Многочисленные домики пестрят огнями на высоченном песчаном яру. Подле склонов, миниатюрно расположившись на няше – топком глинистом прибрежье – ржавеет с десяток оставленных судов. Напротив Сосьвы, через реку, густой бор. Смотрю на картину и не верю глазам своим. Вид – настоящий кадр из фильма!

Сартынья

Ранним утром по заметно расширившимся просторам реки бойко скользнул туман, знаки фарватера перестали быть хорошо видны, и мы вынуждены были выйти на рейд, чтобы не наскочить на какую-нибудь мель или карчи. Заткнув уши ватой от рева двигателя и вдоволь налюбовавшись на многочисленные предсентябрьские звёзды перед тем как заснуть, я впоследствии уже ничего не видел и не слышал, почивая во сне так, как положено разве что ребёнку, а затем возможно лишь в путешествии, и очнулся только когда баржу подвели к берегу, а катер уткнулся килем в песок.

– Всё, Сартынья, приехали! – крикнул капитан, выглядывая из рубки. – Дальше свернём в протоку, вниз не пойдём.

– Спасибо вам, Ефим, – выхватываю из-под своей головы рюкзак,