Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

в детстве оно начинает робко проявлять себя через сопротивление родителям, существующим устоям… Таким образом оно, ещё не прозревшее, нащупывает свой путь, но, не обнаруживая соответствующего подтверждения своей правоты в реальности, быстро пресекает искания и затихает, подавленное сознанием, в мучительной тоске навсегда. Вот он ответ, скрытый в каждом из нас – в Витьке, в Андрее, во мне, он – положительная реакция на ненормально выстроенную человечеством линию бытия… Поэтому выражающий однозначный протест.

Одним словом, беседовали мы долго. «Тебе бы с одним местным охотником пообщаться, – сказала на прощание Нина Георгиевна, – он раз в год зимой на собаках из тайги выходит, набирает продуктов и обратно прямиком в тайгу. Я разговаривала с ним: Сартынья для него – что мне Игрим, а тебе Москва: долго не может здесь находиться, душно ему. Интереснейший человек!»

Еще я выяснил, что в Сартынье стояла церковь с 1700 какого-то года, пока не сгорела в 1953 году. По разговорам – наиболее крупная после Берёзовое, когда Сосьвы и Игрима еще и в помине не было. «История деревни в целом трагична, – поведала мне Нина Георгиевна. – Раньше не глухая деревня Сартынья была вовсе, а большой поселок. С 1957 искали газ, оказалось – невыгодно, и городок в 2500 жителей стал редеть. Оленеводческие стада перевели в Саранпауль, колхоз им Чапаева закрыли в 1961-м, и население разъехалось, кто в Сосьву, кто в Игрим. Сегодня в Сартынье, особенно летом, царит запустение. Со снегом деревенька как-то оживает, по зимнику ходят машины. Но и беспокойства от них… Кто на охоту, кто на рыбалку едет – браконьерят, уродуют тайгу. Порядка нет».

Витька к вечеру снова потянул меня на рыбалку. «Я обо всём договорился, – сказал, – поедем с опытным рыбаком». Пришли к этому рыбаку, а тот о договорённое-ти не имеет никакого представления. Витька ему: «Вот, фотокорреспондента привёл, тебя, заслуженного промысловика, за работой сфотографировать хочет, бери бензин и пошли». А у самого рыба с прошлой нашей поездки, брошенная ночью в сарае и растащенная котами, окончательно испортилась. Баламут! Я всё думал, раз Витька сам себе еду не готовит, чем же он питается? И тут выяснил, что он попеременно заглядывает в деревне то к одним, то к другим родственникам, а ежели всё-таки вынуждается сам, то исключительно картошкой с потоптанного огорода и прошлогодним братовым сырком. Витька поставил меня в неудобное положение перед рыбаком, и я возвратился к Андрею.

– Не стали рыбачить, нет? – встречает Андрей. Его необычная манера разговора со временем обращает на себя внимание. «Да» он добавляет к предложению, с которым ты, скорее всего, согласишься, «нет» – к тому, что будешь наверняка отрицать. «Давай попьём молока, да?» Или: «Ты поможешь мне, да?» Последнее является некоторым исключением, здесь можно использовать как утверждающее, так и отвергающее дополнение, что небессмысленно охарактеризовать как тактический разговорный приём, который используют все местные без исключения.

Сели ужинать, вторые сутки продолжаю лакомиться селедкой. Та превращается в малосолку минут за десять, а больше недели вообще не держится – теряет вкусовые качества, по той же причине больше полутора часов не солится. Единственный способ её сохранять – помещать в ледники (заготовленный с зимы в погребах лед) или холодильник, откуда извлекать по мере надобности, размораживать, солить и тут же съедать. Еще селедку вялят на солнце или в дыму, но получается «уже не то». Я невольно призадумался: как это Петр I умудрился её распробовать? Не лично же сам за ней приезжал!

За разговорами сидели допоздна. А поутру, как всегда неожиданно, я отправился в дальнейший путь.

На Обь

Утром случайно подвернулось судно. Расставаться с друзьями так не хотелось! Как сильно привыкли друг к другу! Меня одолевала печаль, хоть я и понимал, что такова жизнь. А тут ещё Андрей подарил на прощание берестяной туесок с ягодами на память, молока, и стало совсем не по себе. Лучше бы я пожил, погулял ещё несколько деньков здесь – счастливых свободных дней моей молодости, которыми можно так увлечься, что оставайся хоть зимовать… В другое время люди, наверное, вот также путешествовали по Земле, чтобы однажды в наиболее понравившемся месте остаться навсегда. Расположившись, как это уже повелось, на корме, долго грустил, смотрел за борт в синие-синие волны, становящиеся по мере моего продвижения обратно на север всё более стального оттенка. Снова замелькали крутые песчаные берега, грозные сосняки по ним, одурманивающие реку крепким запахом смолистых крон, окаймленные жёлтыми полосами длинные острова… Стали тянуть к себе, прямо-таки отворачивайся и не смотри! Приглянулось не одно местечко, и я ещё не раз пожалел о том, что не на лодке или катамаране путешествую здесь. А разговоры с попутчиком Анатолием только усугубили моё любопытство до крайности:

– Это заброшенный посёлок Алтатумп с одноименным островом напротив, – комментировал он всё достопримечательное по пути. – Скважина с газом. Подходи – чай вари, вещи суши… Чуть поодаль мансийское кладбище на горбатом яру. Красивейшее место, на удивление обезлюдевшее.

Через тридцать километров от Алтатумпа большой посёлок Анеево, и «Вавилон-2» – судно, на котором я еду, делает остановку. Причина одна: у команды стала заканчиваться водка. Мне интересно, и я тоже подряжаюсь с мужиками в «крестовый поход» на берег. У кромки воды сложены вещи, стоит диван, мебель, накрытые здоровенным куском полиэтилена – так люди здесь переселяются. На грунтовых дорогах пылят мотоциклисты, в огородах мотыжат ярко разодетые бабы, есть русские лица. Дома чётко выстроены вдоль улиц, простирающихся от берега к виднеющемуся лесу. Вроде бы душно, но с воды набегает прохлада, и ты не чувствуешь жары совсем. Привольно, хорошо, ну чем не жизнь? Но люди уезжают: экономическое состояние посёлка не лучше, чем в Сартынье.

На судно возвратились ни с чем, ибо водка, только утром магазином привезённая, к обеду уже закончилась. Стали отъезжать – сели на мель. Двигатель взревел и вскоре задымил. «Эй! – кричу. – Дым пошёл!» Но механики были так пьяны, что на предупреждение внимания не обратили, продолжали газовать, и в результате что-то сгорело, хорошо – не всё. Владелец судна Владимир, единственный здравомыслящий человек из команды, и его супруга Зинаида, навек разделившая с мужем морскую судьбу, стали ругать механиков – поднялся гвалт, слышный на весь Алтатумп и все прилегающие к нему острова. Я отошёл подальше, подсел ближе к двигателю, тепло разморило, лёг и заснул. А проснулся уже в Игриме. Глаза протёр, гляжу – трубы какие-то, ржавые бочки, провода… Ну, думаю, начинается!

Стал собирать вещи, оглянулся – старик боком на железе лежит, не спит – жмётся. А