Ленинград: архитектура советского модернизма, 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

➧В этом обаятельном доме Александра фон Гогена в годы войны разместилась радиостанция, задачей которой позже стало глушить западные «голоса». Эти «голоса», конечно, не оценили бы главного концептуального достоинства площади: все ее дома, включая башни, собраны из панелей одной и той же серии 1ЛГ-602В. Этим опытом очень долго гордились как доказательством того, что из типового можно создать уникальное. И не просто уникальное, но и парадное. Все-таки даже Свердловская набережная{26}, собранная по тому же принципу, не имела столь важного градостроительного значения, да и сложена была из кирпича. А московский квартал «Лебедь», тоже сложно и красиво скроенный из типовых панелей, стоял и вовсе на отшибе. «Лебедь» быстро осыпался и поблек — как, увы, и башни площади, а высоты их, обусловленной все тем же исходным материалом, явно не хватало на этом огромном пространстве.

➧Не говоря уж о том, что по-настоящему романтический вид площади придавал старый Володарский мост — «прекрасный, как Охтинский мост», у которого он позаимствовал конструктив: пролеты в виде арочных ферм. Конструктор моста Григорий Передерий тоже участвовал в проектировании Большеохтинского моста (1901–1911), но для Володарского (1932–1936) предлагал и альтернативный вариант — вантовый. Но Киров «посчитал вантовую конструкцию нереалистичной, исходя из технологического уровня ленинградской промышленности»[349]. Тем не менее, арочный Володарский мост, — пишет архитектор Алексей Левчук, — стал «тем самым отсутствующим памятником, который собирал обе площади в одну», но в 1986 году был разобран и отбуксирован в деревню Новосаратовка (где в 2017 году продан местному бизнесмену), а занявшее его место новое «безобразное сооружение разрушило архитектурное единство предмостных площадей»[350].

➧Идеального пространства не получилось еще и потому, что огромность площади не была обеспечена связностью. Ее рассекала Народная улица с 10 полосами, а подземных переходов тут не было и нет. Кроме того, никак не решили и спуск к Неве, а постсоветские годы с их хаосом мелкооптовой застройки и реклам доконали изначальную чистоту. Ситуацию пыталось исправить бюро «Витрувий и сыновья», построившие около «Ярославны» магазин «Штрих-код» (2007) — редкий в Питере образец хорошей современной архитектуры. В замысле это была пара: «Два одинаковых здания ярко-красного цвета, расположенные симметрично, должны были усилить эффект пропилеев, оживить и завершить героическое парадное построение площади»[351]. Второй построить не дали, что стало логичным продолжением священной петербургской борьбы классической симметричности с модернистской свободой, другим примером которой служит тот факт, что один из 9-этажных жилых домов, стоящих вдоль площади, смотрит балконами на нее, а другой — во двор. Этот сугубо профессиональный жест (вывести балконы на южную сторону) народная молва упрямо приписывает тому, что фундамент одного из домов просто забыли отзеркалить.

«Витрувий и сыновья». Проект торговых зданий-пропилеев на площади у Володарского моста. 2006.

34. ЛЕНИНГРАДСКИЙ ДВОРЕЦ МОЛОДЕЖИ 1965–1978

АРХИТЕКТОРЫ П. ПРОХОРОВ, В. ЛУКЬЯНОВ, А. ИЗОИТКО, В. ТРОПИН

КОНСТРУКТОР М. ХРИСТИАНСЕН

ИНЖЕНЕР М. КАТЫШЕВ

УЛИЦА ПРОФЕССОРА ПОПОВА, 47, ПЕСОЧНАЯ НАБЕРЕЖНАЯ, 26

ПЕТРОГРАДСКАЯ, ЧКАЛОВСКАЯ

Запоздавшая архитектура оттепели очень пригодилась перестройке и сделала ЛДМ одним из главных символов свободы

Красиво было бы сказать, что ЛДМ прожил короткую и яркую жизнь. Такую же, как те, кто больше всего его прославил: Виктор Цой, Майк Науменко, Сергей Курёхин. Но это будет не совсем правдой: первые 5 лет его жизни, как и последние 25, были довольно тусклыми. Но в годы перестройки (и даже в ранние 1980-е) аббревиатура «ЛДМ» гремела в городе как один из главных символов свободы.

➧А началось все летом 1980 года, когда в ЛДМ открылась выставка, на которой было представлено неофициальное искусство. Его, конечно, тщательно перемешали с более конвенциональными работами молодежной секции ЛОСХа, и, конечно, выставка стала возможна только как демонстрация «свободы творчества в СССР» гостям Олимпиады, и рекламы никакой не было, так что увидели ее лишь сами художники да их друзья, но все равно это был прорыв. И он стал неумолимо расширяться: в 1981 году тут прошла следующая выставка, закончившаяся скандалом: «администрация запретила встречу художников со зрителями и закрыла выставку на три дня раньше»[352]. В 1983-м состоялась выставка Товарищества экспериментального изобразительного искусства (ТЭИИ) — одного из важнейших объединений в истории ленинградского неофициального искусства[353]. В 1984 году в выставке участвуют уже 164 художника, хотя «слова „современное“ (искусство) и „фестивальная“ (выставка) вычеркивались так же, как и „ленинградские“ (художники)»[354]. Выставка 1985 года собрала уже 818 работ, здесь широкая публика впервые увидела «митьков». В 1986 году выставка была сделана, но так и не открылась — «в знак протеста против цензуры со стороны городской выставочной комиссии, которой открыто руководил сотрудник КГБ Павел Коршунов»[355]. Но все уже было ясно.

8-я выставка Товарищества экспериментального изобразительного искусства в ЛДМ. 1986

В. Цой у входа в ЛДМ во время V фестиваля Ленинградского рок-клуба. 1987

➧Прорыв укрепили музыканты: в ЛДМ стали устраиваться концерты Цоя и БГ, «Алисы» и «Аукциона», «Зоопарка» и «Телевизора», а весной 1987 года здесь прошел V фестиваль рок-клуба. «Гребенщикову кричат „бис“ и „браво“, как на академическом концерте, он тонет в охапках сирени и розовых букетах, ошалевший народ раскачивает Дом культуры: рок-н-ролл мертв!»[356] И хотя главным «местом силы» ленинградского рока оставался рок-клуб на Рубинштейна, сам факт перемещения новой музыки на большую официальную площадку говорил о многом. Конечно, власть трусила, выделяя музыкантам не самое центровое место (до ЛДМ еще надо было добраться), а на время фестиваля отобрала хорошую звукоаппаратуру, но это уже была агония. Русский рок вошел в силу и превратился в один из главных символов перестройки. В Москве таким же символом свободы (правда, уже за счет гастролей западных рок-групп) стал спорткомплекс «Олимпийский» — также построенный к Олимпиаде-80, которая сама не стала знаменем перемен, но оказалась одним из их драйверов.

➧Да, воздух свободы начал проникать в город не песнями и картинами, а джинсами и жвачками: в ЛДМ стали селить молодых иностранных туристов — и «с конца 70-х он превратился… в место концентрации фарцовщиков и спекулянтов»[357]. Этот неизбежный компонент свободы разольется мутными потоками в 1990-е годы: «Хаос усиливают кооператоры, которые ныряют в ЛДМ со своими проектами, придуманными на коленях, — ресторан, бильярд, дискотека. В 90-е в ЛДМ приходит братва, и к бильярду плюсуются игровые автоматы и стриптиз — страшный сон для тех, кто еще 20 лет