Ленинград: архитектура советского модернизма, 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

назад осмысливал коммунистическое, воспитательное значение Дворца»[358]. Да, месседж у архитектуры есть всегда, но если спорткомплекс «Олимпийский» (как и большинство олимпийских объектов) исполнен брутальной мощи и символизирует грозную поступь позднего СССР, то архитектура ЛДМ имеет совсем иной привкус.

Общий вид. 1978

➧Собственно, и расхожее мнение, что ЛДМ построен к Олимпиаде, не совсем верно. Его просто очень долго строили, а сам проект — из шестидесятых! Еще в 1964 году молодые архитекторы П. Прохоров и В. Лукьянов победили в конкурсе на тогда еще «дом молодежи», организованном Ленинградским обкомом ВЛКСМ. Их проект в общем похож на то, что будет реализовано, но при этом проникнут той особой шестидесятнической атмосферой, которую мы характеризуем словами «легкость», «прозрачность», «открытость». Панорамное остекление, четкое чередование темных и светлых полос на фасаде, парящая над крышей другая крыша, солярий под ней, танцующие V-образные опоры, эксплуатируемая крыша-терраса второго корпуса, широкие лестничные марши на нее…

П. Прохоров и В. Лукьянов. Проект Ленинградского дома молодежи. 1964

О. Нимейер. Дворец конгрессов в Бразилиа. 1960

➧Общая же композиция — вертикаль (офисная или гостиничная) в контрасте с горизонталью (где общественные функции) — популярнейший в 1960-е годы архетип, который искусствовед Иван Саблин справедливо возводит к зданию ООН в Нью-Йорке (1951) и даже называет ЛДМ его «репликой»[359]. Но интересно, что в процессе образ становится современнее. Классическая «тельняшка» 1960-х стала более сложной: горизонтальные полосы между лентами окон получили не белый, а темный цвет, белыми же стали вертикальные ребра. Сама пластина гостиницы изменила пропорции, из горизонтально ориентированной подтянувшись к квадрату. Фасад ее авторы взяли в бетонную раму, а торцы посередине рассекли балконами. В низкий параллелепипед красиво врезали объем киноконцертного зала, а вдоль витража параллелепипеда пустили по диагонали лестницу. За всем этим угадывается уже иной прототип — более свежий и более актуальный идеологически: Дворец конгрессов в Бразилиа (1960) коммуниста Оскара Нимейера.

➧Конечно, его высоты и чистоты достичь было сложно, не говоря уж об эффектных полусферах залов заседаний, которые в Бразилиа мощно оттеняют прямоугольность пластин. Тем не менее и эта тема в ЛДМ возникла — правда, спонтанно. «На крыше ЛДМ красуется изрядно поблекший (некогда полосатый) шар. Это, пожалуй, самая живая деталь, зодчими не предусмотренная. Прежде шар венчал расположенное по соседству скромное здание Гидрометцентра, в середине 1980-х его снесло ветром, после чего кому-то пришла неплохая мысль использовать поврежденный контейнер для метеоприборов как украшение. В остальном комплекс ЛДМ мало чем отличается от других „гранд-отелей“ хрущёвско-брежневской поры»[360].

➧В общем, это тоже справедливо, более того, в Москве был дом, не только очень похожий по образу и функции, но также строившийся по заказу комсомола — и столь же долго: гостиница «Орленок» (архитектор Юрий Арндт). Спроектированная в 1967 году, полностью закончена она была только в 1982-м! «Поистине строительство становится машиной времени, — с тихим сарказмом пишет критик Алексей Тарханов. — Оно преподносит нам в качестве последней новости здание, спроектированное почти 20 лет назад. <…> Разумеется, это не вина, а беда авторов, наша общая беда: ведь „Орленок“… открывшийся в начале 70-х, стал бы событием в архитектурной жизни, самой крупной и совершенной гостиницей Москвы»[361].

Интерьер кафе

➧Да, не стал откровением и ЛДМ: к этому времени в городе уже стояли и «Ленинград»{25}, и «Советская»{19}. Но ЛДМ взял другим — внутренностью: такого разнообразного и удобного культурно-развлекательного пространства в Ленинграде тогда просто не было. «Комплекс призван служить местом общения ленинградской молодежи, — пишет Владимир Щербин. — И в этом [его] принципиальное отличие от, скажем, гостиничного комплекса… где функция общения является не основной, а побочной»[362]. Горизонтальный объем заполнили самые разные и стильно оформленные помещения: ресторан, бар, лекторий, танцевальный и выставочный залы и особенно любимый всеми зимний сад (площадью 1000 кв. м!). Сад находился в одном уровне с площадью и за счет сплошного остекления «перетекал» в город, где у самого входа росло еще два столетних дуба — «ценой больших усилий сохраненные», которые «великолепно контрастируют с горизонталями объема»[363]. С другой же стороны здания возникало ощущение, что эти горизонтали «созвучны спокойному течению реки»[364]. Впрочем, и здесь был контрастный элемент — киноконцертный зал, который поначалу хотели сделать трансформируемым (для спортивных мероприятий), но это по-прежнему оставалось слишком смелой идеей, и вместо него в нижнем уровне объема сделали бассейн (и тогда к молодым авторам присоединился чуть более матерый Аскольд Изоитко, главный в Ленинграде спец по бассейнам).

План 1-го этажа

➧Отделочные материалы были подобраны на редкость тщательно и тоже — разнообразно: гранитный пол в вестибюле, беломраморный — в фойе, диабазовая брусчатка зимнего сада, паркет танцзала, фанерованные щиты стен… Но главным, конечно, было отсутствие привычных стен между помещениями разного назначения. «Трудно, пожалуй, в ленинградской практике найти пример столь последовательного, полного и активного воплощения в жизнь принципов „текучего“, переливающегося пространства. <…> Этот принцип, вносящий чувство незавершенности, вызывающий желание перемещаться внутри здания, позволил создать ту живую, динамичную среду, которая так уместна во дворце для молодежи»[365]. И хотя написаны эти слова в тухлом 1980 году, именно эти качества сделали ЛДМ главным культурным центром в следующую эпоху — тогда, когда культура стала по-настоящему живой, яркой и важной.

➧Конечно, в его истории есть другая сторона: «Это всегда был такой крольчатник, использовался как школа для переподготовки комсомольских кадров. Они там жили в этих номерах с низкими потолками, собирались в залах и учились марксизму-ленинизму»[366]. Это слова знатного питерского зодчего Евгения Герасимова, строящего для миллионеров и транслирующего их логику: там, где есть возможность сверхприбыли, нет места взвешенному и бережному отношению к существующему. «Никто же не дурак, — поясняет он. — Если здание не может приспособиться к современной жизни, если оно не устраивает сегодняшнего потребителя ни по своим эстетическим качествам, ни по функциональным, ни по конструктивным — значит, все. Никому же не приходит в голову ломать, например, дома Лидваля, потому что они всех устраивают и внутри, и снаружи»[367]. То, что это далеко не аксиома, понимает другой петербургский архитектор, Михаил Мамошин: «Все можно было бы творчески реконструировать. Можно было объединить номера — из двух сделать один, но этим почему-то никто не занимался. В Европе, в частности в Швеции, сейчас реконструируют много