Волга. Русское путешествие. Избранные главы - Гейр Поллен

на левом, «диком» берегу реки, где не было ни души, столп света разглядел не какой-нибудь прихожанин, а сам архиерей, человек скромный и смиренный по своей натуре. Пока другие, слуги и священники более низких санов, видели сны, именно он проснулся (или вовсе не спал), точно Иисус, Который не раз бодрствовал среди Своих спящих учеников. Архиерейский посох же, найденный рядом с Богородицей, играет роль связующего звена между человеком и божеством. Более того, подчеркивается собственноручное участие архиерея в рубке леса для новой церкви.

Эта отдельная скромная история может быть встроена в масштабное национальное и наднациональное представление о Святой Руси, Богом избранной явить миру образ истинного, праведного христианства. С этой точки зрения Волга не только проводит границу между Азией с живущими там иноверцами и правоверной, ортодоксальной Европой, но и становится вторым Иорданом, священной рекой, в которой принял крещение Иисус. Необычайная идея о святости России и ее особой близости к Богу достигает расцвета в русских письменных трудах XVI века, однако корни этого уходят в 1054 год, в период Великого раскола между Западной и Восточной церковью, когда патриарх Константинополя порвал отношения с папой римским и нарек свой город Вторым Римом. После захвата турками Константинополя в 1453 году Москва в глазах многих верующих возвысилась и стала Третьим Римом: праведным домом, поборником православия. Этой концепции до сих пор активно придерживаются в культурно-консервативных российских кругах, представители которых называют свое отечество оплотом против безбожного рационализма, материализма и индивидуализма Запада, а тень ее прослеживается в нынешней, настолько очевидной, насколько удручающей политике России, взявшей курс на антилиберализм, автократию и национализм.

На религиозно-символистских картинах Михаила Нестерова перед нами предстает иная святая Русь: спокойствие и гармония пасторальных пейзажей, где люди и природа сосуществуют друг с другом со смиренным достоинством, не ощетиниваясь против воображаемых врагов. Сам художник считал своим главным шедевром полотно «На Руси (Душа народа)», без малого пяти метров в ширину и двух в высоту. Нестеров, получивший художественное образование в Москве и Петербурге, писал эту картину с 1914 по 1916 год, будучи на пятом десятке, и окончил ее всего за пару месяцев до того, как большевики жирной красной линией перечеркнули те утопические фантазии, что обрели форму и цвет на его холстах.

Вдоль берега широкой реки (конечно же, Волги) шествует пестрая процессия – русский народ, а по реке идут буксир и барка – ненавязчивая примета времени. Впереди, отделившись от толпы, идет отрок в белой крестьянской рубахе, как бы напоминая зрителю, что в царство небесное войдут лишь те, кто будет как дети. За отроком, ближе к толпе, идет полуголый человек, воздевший руки к небу в нарочито исступленной позе. Это один из юродивых, «дурачков», которых верующие начиная с XVI века стали почитать как «блаженных», избранных носителей божественной мудрости. Одинокий юродивый появляется среди толпы народа, босой или в одном башмаке, в лохмотьях, грязный: гротескный образ Христа, распятого и осмеянного, – еще один из распространенных сюжетов в русском искусстве и литературе.

Юродивого окружают три крестьянки, глядящие на него с испугом и изумлением. За ними – длинная процессия: то ли крестный ход, то ли паломничество в сопровождении царя и патриарха, то есть власти земной и власти небесной, рука об руку. Справа от них два священника несут большую икону с ликом Христа, темным, но легко узнаваемым по силуэту головы и заостренной бороде. На краю процессии, ближе к зрителю, сестра милосердия в белом, бережно ведет под руку ослепшего солдата с тростью: он только что вернулся с Первой мировой. А позади этих двоих, таких разных, плывут поверх толпы лица Достоевского, Толстого и религиозного мыслителя Владимира Соловьева – духовных отцов автора картины, сформировавших его видение России, слишком идеализированное, чтобы быть правдой.

Когда-то у Толгского монастыря была своя пристань, и здесь швартовались даже весьма крупные суда с путешественниками и паломниками. Сегодня от той первоначальной пароходной пристани, которую теперь можно лишь вообразить, остались только полузатонувшие останки. Мы садимся на автобус 34 возле Красной площади в центре Ярославля, переезжаем Волгу и едем десять километров до большой круглой парковки, которая выглядит настолько пустынной и заброшенной, что я сомневаюсь, стоит ли нам вообще выходить: неужели сюда действительно приедет автобус, который довезет нас обратно до отеля, – или нам придется добираться до цивилизации своим ходом, как спутникам Трифона, пришедшим сюда семь столетий назад? До монастырских стен от остановки шагать два километра по березовой аллее: такую вполне мог бы написать Нестеров, мастерски умевший передать тот самый оттенок белых узких стволов с черными полосками, которые в северной и центральной России, по моим впечатлениям, обрамляют чуть ли не все дороги и железнодорожные пути. На другой его известной картине, созданной в 1899 году, убиенный царевич Димитрий Угличский стоит в полном одиночестве посреди березовой рощи: он одет в горностаевую мантию, на голове красно-золотая корона, глаза закрыты, на лице блаженная, отрешенная улыбка. Он не выходит у меня из головы, когда мы отправляемся в путь.

До того, как Толгский монастырь был возвращен Русской православной церкви в декабре 1987 года и по этому случаю освящен как первая женская обитель новой России, он простоял закрытым целых шестьдесят лет и почти превратился в руины. Икона Божией Матери, во имя которой был построен монастырь, с 1931 года была экспонатом Ярославского историко-этнографического музея, а сам комплекс построек получил статус историко-культурного и архитектурного памятника, подлежащего защите, в 1947 году. Впрочем, в надлежащий присмотр это не вылилось: памятник содержался из рук вон плохо, без должного внимания со стороны властей. Но наибольший урон нанесло ему то, что в течение десятилетий монастырские постройки и дворы служили не тем целям и не тем людям. Когда в начале 30-х годов инженеры НКВД стали разворачивать грандиозные планы по строительству на Волге гидроэлектростанций, они сперва собирались строить ГЭС возле Ярославля. Отсюда было недалеко до столицы, где уже начиналась работа по прокладке канала Москва – Волга. Были назначены руководители проекта, а Толгский монастырь определен как подходящее место для расселения приезжих специалистов.

Чтобы проверить, как будет на Волге работать ГЭС с учетом особенностей грунта и характера местности, в самом сердце монастыря, в соборе Введения во храм Пресвятой Богородицы с его колокольней, решили построить модель гидроузла с плотиной и водохранилищем. От алтаря до западной стены положили в проходе толстую бетонную плиту, а там, где находился иконостас, установили макет плотины. В полу проделали отверстие, чтобы вода стекала в огромную бетонную емкость в крипте, где покоились знатные