О милосердии - Луций Анней Сенека

Разве не заметно, насколько по-разному воспитывают детей отец и мать. Первый с малых лет приучает их к труду, не дает им отдыха даже в праздники, часто доводит их до поту, а иногда и до слез. А матери, наоборот, балуют их, заботятся о том, чтобы они никогда не плакали, не печалились и не трудились. Так и бог: с хорошими людьми обращается как строгий отец, проводит их через труды, болезни и несчастья, чтобы они вполне окрепли. Неженка, благодаря тому что все время предается праздности, ослабевает; не только работать ему трудно, но даже пошевелиться тяжело. Счастье тогда можно назвать прочным, когда оно окрепло под ударами судьбы. Что ж удивительного, если бог, который так любит добрых и так хочет сделать их совершенными, посылает им в удел испытания, чтобы они закалились в них? Богам приятно бывает глядеть на великих людей, когда они борются с несчастием, и в этом нет ничего необыкновенного: ведь и нам доставляет удовольствие смотреть на смелого юношу, когда он бесстрашно закалывает своим мечом нападающего на него зверя или смело встречает разъяренного льва. И чем отважней, чем искусней боец, тем большее удовольствие испытываем мы от такого зрелища. Конечно, подобные мелочи, подобная детская игра человеческого легкомыслия не могут интересовать богов. Но когда человек, подобие бога, ведет борьбу со злой судьбой, являющейся следствием его же поступков, это вполне достойно их внимания!

Что может быть прекрасней на земле для очей Юпитера, чем Катон, стоящий твердо и непоколебимо среди своих злополучных, в конец разбитых сообщников? «Пусть все падет пред могуществом единого владыки; пусть легионы наводнят собою страны, а корабли — моря; пусть полчища Цезаря обложат стены городов — Катон не преклонится! Одно движение руки — и он свободен! Наконец-то его славный меч, даже не запятнавший себя во время междоусобной войны, даст ему свободу, свободу, к которой так сильно стремилось государство и которой, увы, не суждено было достичь ему. Реши же, дух мой, давно задуманное дело: исторгни себя из мира сего! Петрей и Юба, обнажив свои мечи, поразили друг друга. Мужествен и прекрасен их поступок, но нам он не под стать. Катону ли просить кого-либо о смерти иль о жизни?» Без сомнения, радовалось сердце богов, когда увидели они, как такой человек, как Катон, вонзил меч в свою честную грудь, вынул из нее внутренности и испустил священный свой дух, которого меч не мог коснутся. Да, такая кончина приятна была богам, потому что Катон был человеком весьма строгим к себе и снисходительным к другим. Он при жизни своей наставлял на путь истины заблудших, он обладал такой силой воли, что мог еще вести ученые занятия в свою предсмертную ночь. Но не сразу умер Катон: первый удар его не был смертельным, — очевидно, боги хотели испытать его мужество до конца, только второй удар мечом в грудь положил конец его жизни. Какой же решимостью надо обладать, чтобы вторично покуситься наложить на себя руки! Неужели же боги не любовались на своего питомца, уходящего из жизни столь великолепно? Такая смерть освящает человека, так как ее восхваляют даже те, которые боятся ее.

3

Теперь, в последующем изложении, я постараюсь показать, что то, что нам кажется плохим, в сущности, вовсе не плохо. Если для тебя что-либо тягостно, неприятно и противно, это не значит, что оно скверно. Поскольку оно или полезно другим, или служит ко благу целого, о котором боги пекутся более, нежели о части его. Далее: ничего худого не может случиться с человеком, желания которого согласны с законами природы. Судьба настолько добра по отношению к добрым, насколько последние добры к другим. Наконец, я хочу тебе показать, что тебе ни в коем случае не нужно жалеть человека блага. Ибо он может казаться несчастным, но не может таковым быть.

Неправда ли, весьма непонятно мое первое положение: может быть полезно для других то, чего мы для себя боимся и стараемся избегать. «Конечно, скажешь ты, — разве хорошо быть изгнанным из отечества, впасть в нищету, лишиться жены, детей и терпеть позор и поношение?» Если это кажется тебе странным, то также странным в твоих глазах должно быть то, что здоровье одних больных восстановляется прижиганием и операцией, а других усиленным постом. Но раз тебе понятно, что иному для выздоровления необходимо удалить больную кость, или разрезать жилу, или отнять нездоровый член организма, ты должен также понять, что некоторым полезно бывает несчастье. Часто то, к чему стремится человек и в чем видит свое благо, служит ему на гибель. Так, например, объедение, опьянение и другие подобные удовольствия действуют как яд. В ушах моих не перестает звучать одно из многих прекрасных изречений нашего Деметрия, недавно слышанное мной от него: «Всех несчастнее тот, кто не видал горя. Ибо такой не знает своих сил». Если человеку всегда все удается, то из этого не следует еще, что боги благосклонны к нему, напротив, они считают его недостойным одержать победу над судьбой, которая избегает трусливых и как бы говорит им: «Что мне в таком противнике, который при первой неудаче опускает руки? Стоит ли перед таким обнаруживать всю свою силу? Лишь пригрозить ему — и он уж обратится в бегство; его один мой вид приводит в трепет. Нет, я ищу себе соперника равного по силам: стыдно мне связываться с таким, который готов упасть от одного щелчка!» Гладиатору совестно вступать в борьбу со слабосильным, так как он знает, что там, где нет опасности, нет и славы. Так и судьба: она ищет сильных, могущих ей противостать, а остальных обходит. Чтобы выказать полную свою мощь, избирает она себе в борцы людей твердых духом. Непоколебимость Муция испытывает она огнем; честность Фабриция — лишениями; покорность Рутилия — изгнанием; храбрость Регула — пыткою; стойкость Сократа — ядом; мужество Катона — мечом. Только несчастье рождает истинное величие!

Думаешь ли ты, что Муций был несчастлив, когда, казня себя за собственное заблуждение, сжег свою руку в пламени жертвенника? Не считал ли он себя самым счастливым оттого, что, не будучи в состоянии победить царя врагов вооруженной рукой, обратил его в бегство рукой сожженной? Что же? Ему было бы лучше греть руку за пазухой у подружки?

Разве Фабриций был несчастен оттого, что успешно отразил и оружие Пирра, и богатства? Или оттого, что в свободное