Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

действия и всякого нападения в отношении друг друга, как отдельно, так и совместно с другими державами». «В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу». В итоговой формулировке было не важно, кто станет инициатором войны. То есть Гитлер и Риббентроп получали карт-бланш от Сталина и Молотова для нападения на Польшу.

Статья 3 предусматривала взаимные консультации по вопросам, представляющим взаимный интерес. Статья 4 фактически аннулировала Антикоминтерновский пакт: «Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны»[535]. После этого Антикоминтерновский пакт пришлось заменять Тройственным пактом, который был заключен 27 сентября 1940 года. Но и военная конвенция СССР с Великобританией и Францией стала теперь невозможной.

Статья 5 предусматривала создание комиссий для урегулирования споров и разногласий. По настоянию немцев была вписана формулировка о «дружественном» обмене мнениями. По предложению немцев договор заключался на десять лет и должен был вступить в действие немедленно.

Сложнее шел раздел сфер влияния. Риббентроп предложил линию, примерно соответствующую «линии Керзона» (объявленной в 1919 году восточной границей этнической Польши), за которую германские войска не намерены заходить в случае войны. Территория восточнее этой линии была признана сферой интересов СССР. Риббентроп предложил СССР распоряжаться судьбой Финляндии и Бессарабии. Прибалтику было решено поделить на сферы интересов: Эстонию – Советскому Союзу, Литву – Германии. По поводу Латвии разгорелся спор. Риббентроп пытался «отбить» в немецкую сферу влияния Либаву и Виндаву, но эти порты были нужны Советскому Союзу. Сталин и Молотов знали, что соглашение Гитлеру дороже, чем два порта и вся Латвия в придачу. И так советская сфера влияния была меньше, чем владения Российской империи. Гитлер не стал упрямиться и отдал Латвию, сообщив свое решение Риббентропу в Москву. Впрочем, если бы советские лидеры настаивали на других требованиях, Гитлер был готов уступать «вплоть до Константинополя и проливов»[536].

В итоге секретный протокол к пакту о ненападении предусматривал: «1. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих прибалтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы влияния Германии и СССР. В этой связи заинтересованность Литвы в районе Вильно признана обеими сторонами». Из этой фразы не следует, что речь идет о ликвидации государственности перечисленных стран.

«2. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Польскому государству, сферы влияния Германии и СССР будут разграничены примерно по линии рек Нарев, Висла и Сан.

Вопрос о том, желательно ли в интересах обеих Сторон сохранение независимости Польского государства, и о границах такого государства, будет окончательно решен лишь ходом будущих политических событий.

В любом случае оба Правительства разрешат этот вопрос путем дружеского согласия». Важно, что и здесь еще не говорится о полной ликвидации Польского государства. Претендуя на часть этнической Польши, Сталин и Молотов фиксировали свою претензию на участие в переговорах о судьбе Польши, если они начнутся. Пока пакт не предусматривал конкретных территориальных изменений и даже оккупации «сфер интересов».

Уступки Германии на Балканах ограничивались возвращением СССР Бессарабии, которую он и так считал незаконно оккупированной Румынией: «3. Касательно Юго-Восточной Европы Советская сторона указала на свою заинтересованность в Бессарабии. Германская сторона ясно заявила о полной политической незаинтересованности в этих территориях»[537].

Советско-германский пакт о ненападении, известный как пакт Молотова – Риббентропа, был подписан в ночь на 24 августа 1939 года. Проявив дополнительную дипломатическую любезность, Молотов подписался на немецком экземпляре латинскими буквами – W Molotow. Пакт был датирован 23 августа.

После подписания документов с плеч участников переговоров свалилась гора – срыв встречи означал бы стратегический провал для обеих сторон. Разговор пошел гораздо дружелюбнее.

В ходе беседы с Риббентропом «Сталин и Молотов враждебно комментировали манеру поведения британской военной миссии в Москве, которая так и не высказала советскому правительству, чего же она в действительности хочет». Риббентроп, поддержав ценную для него антианглийскую тему, сказал, что «Англия слаба и хочет, чтобы другие поддерживали ее высокомерные претензии на мировое господство». «Господин Сталин живо согласился с этим… Англия еще господствует в мире… благодаря глупости других стран, которые всегда давали себя обманывать. Смешно, например, что всего несколько сотен британцев правят Индией… Сталин далее выразил мнение, что Англия, несмотря на слабость, будет вести войну ловко и упрямо».

Беседуя с Риббентропом, Сталин сказал, что «есть предел его терпению в отношении японских провокаций. Если Япония хочет войны, она может ее получить». Это был сигнал для Токио, и там он был услышан, тем более, что вкупе с разгромом 6-й японской армии под Халхин-Голом слова Сталина звучали особенно убедительно.

Риббентроп заявил, что «Антикоминтерновский пакт был, в общем-то, направлен не против Советского Союза, а против западных демократий». Он даже пошутил: «Сталин еще присоединится к Антикоминтерновскому пакту». Это был зондаж. Через год такая возможность будет обсуждаться более серьезно.

Важную роль играли и тосты на банкете по поводу успешного проведения мероприятия. Сталин сказал: «Я знаю, как сильно германская нация любит своего вождя, и поэтому мне хочется выпить за его здоровье». Молотов и Риббентроп пили за Сталина, причем советский премьер специально подчеркнул, что нынешнее изменение международной обстановки началось с речи Сталина на съезде, «которую в Германии правильно поняли»[538]. Молотов затем публично развивал эту мысль: «т. Сталин бил в самую точку, разоблачая происки западноевропейских политиков, стремящихся столкнуть лбами Германию и Советский Союз»[539]. Теперь, когда дело было сделано, можно было в порядке восхваления вождя таким образом интерпретировать пассаж сталинской речи о межимпериалистических противоречиях. Во время беседы Сталин показал Риббентропу, что прекрасно осведомлен о германо-британских переговорах. Когда министр упомянул об очередном зондаже англичан, Сталин произнес: «Речь, видимо, идет о письме Чемберлена, которое посол Гендерсон 23 августа вручил в Оберзальцберге фюреру»[540]. Сталин понимал, какой может быть альтернатива советско-германскому пакту. Британско-германский пакт.

Дата 23 августа стала одной из рубежных в мировой истории, и споры о пакте разделяют историков, да и образованных людей, идеологическими барьерами. Для одних пакт – необходимая мера защиты страны от гитлеровского нападения. Для других – преступление, которое обрекло народы Европы на раздел между двумя тоталитарными режимами. Подводя итог заключению пакта между СССР и Германией, Черчилль утверждал, что «только тоталитарный деспотизм в обеих странах мог решиться на такой одиозный противоестественный акт»[541]. Политик здесь явно возобладал над историком, что часто случается в повествовании Черчилля.