Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

бы так оно и было, а стань я сам безбожником — то пришел бы от этого в отчаяние. Понимаю, что в письме от 5 февраля[49] ты меня подготовлял к таким мыслям... Меня снова прерывают. Приходится, друг мой, на время расстаться с тобою...

Странная, неожиданная новость! Прислушиваясь к мнению всех, кто любит меня, я преодолел свою страсть к Эдмэ (я как раз собирался поговорить с тобою об этом, когда меня прервали); я подумал: пусть мой брат Бертран будет счастлив вместо меня, это послужит мне утешением в утрате. Не тут-то было. Неизвестно откуда явившийся, очень богатый человек только что попросил у отца ее руки. Старик, не зная ни о моей прежней страсти, ни о склонности дочери, ни о моих новых планах, обещал ему дочь. Девушка в отчаянии; отец решительно настаивает, чтобы свадьба ее состоялась в один день со свадьбой старшей дочери, невесты другого моего брата, — обо всем этом мне со слезами на глазах поведал бедняга Бертран. Он добавил, что жених явился к старику Сервинье как раз в то время, когда и они находились у него, и ему показалось, будто он где-то уже видел этого человека; он предполагает, что это кто-то из моих знакомых, ему лет тридцать пять. Я бросился к Эдме; мне подумалось, что если она окажется в чьих-то других руках, а не в руках моего любезного Бертрана, то для меня это будет двойная утрата; Бертран — хороший парень, и я любил бы его, даже не будь он мне братом. Я допустил большую оплошность, не предупредив вовремя отца... Между тем, не мог же я без соответствующей подготовки просить для брата руки девушки, которую считают моей избранницей... Ничего не поделаешь — нужда свой закон пишет — переговорю со стариком. В конце письма сообщу тебе, чем кончилось это недоразумение, весьма меня огорчившее.

10 часов вечера

Сомнений нет: красивый, очень богатый господин просил у папаши Сервинье руки Эдме. Старик, вняв мольбам старшей дочери и самой Эдме, не дал окончательного ответа. Я только что говорил с ним насчет Бертрана; возможный наш союз с двумя его дочерьми, как будто ему по душе. Он обещал подумать, сказал, что руководит им не корысть и что он предпочел бы для младшей такого мужа, который самому ему нравился бы и который сблизил бы сестер, а не богатого, который отдалит их друг от друга навсегда; добавил, что посоветуется с дочерью. Он позвал ее. Я хотел было удалиться. — Нет, вы не будете лишним при нашей беседе, — сказал старик. И, обращаясь к дочери: — Я думаю, что не надобно придавать значения богатству; впоследствии может оказаться, что красавец, который просит твоей руки, презирает нас, меж тем как, войдя в ту же семью, что и сестра, ты будешь там желанной, и вы будете поддерживать друг друга. Что скажешь на это, Эдмэ? Не лучше ли сестрам выйти за двух братьев? — Милая девушка, залившись румянцем, ответила: — Батюшка, я ничего другого и не желаю. — Пусть так и будет, дочка; господин Бертран красивый парень, ласковый. Ну, господин Эдмон, по рукам; даю вам слово.

Он оставил нас наедине. Эдмэ была так смущена, так взволнована, что еле слышала последние слова отца. Когда мы оказались одни, пришлось объяснить ей, о чем идет речь. Для меня сцена была тягостная, я не знал с чего начать; вот как я, тем не менее, взялся за дело. — Эдмэ, никогда еще вы не были мне так дороги, как сегодня; однако... (она вскинула на меня глаза; ах, что за влекущий взгляд!..) однако, сердце, пылавшее страстью к другой, уже недостойно вашего. — Почему же? Если оно любит меня, если меня это радует? — Нет, прекрасная Эдмэ... Оно само себя казнит... оно хочет, чтобы вы были счастливы в той степени, как того заслуживаете. А чтобы дать вам счастье, надо быть уверенным в себе, не ведать порока и его опасных чар... Став вашим мужем, я подверг бы вас опасности изведать непостоянство; к тому же, тут много и других препятствий... Тем не менее, я прошу вас составить счастье моей жизни... да, без вас я не могу быть счастливым. — О чем же вы просите, сударь? Что хотите сказать? — Согласитесь стать мне сестрою! Бертран обожает вас, он более достоин вас, чем я, человек, обуреваемый жестокими страстями, которые постоянно влекут его в сторону. — Теперь понимаю: вы полюбили другую! — Не думайте, что я изменился по отношению к вам, мадемуазель; не будьте несправедливой; если вам угодно ввергнуть меня в отчаяние — возненавидьте меня и откажитесь стать моей сестрой... Ах, любезная Эдмэ, удостойте моего брата чувством, которое составило бы мое счастье, если бы прежние обязательства... — Счастья вашего оно не составляло, сударь, да никогда и не составило бы, нет, нет!.. Обязательства... Боже, значит вы забыли о них! — Объяснять все это пришлось бы слишком долго... но если вы требуете, не стану таиться: если я и был перед вами виноват, то это относится только к тому времени, когда не рассчитывал вновь встретиться с вами. Однако выскажитесь, мадемуазель; если вы требуете, чтобы я порвал связи... довольно крепкие... чтобы я обездолил несчастный плод... (Как видишь, я не лишен ловкости; не прибегая к прямой лжи, я не говорил и всей правды, но что ж поделать? Я следую твоим правилам). — О небо, — воскликнула в ужасе милая девочка. — Распорядитесь же моей судьбой, — продолжал я, — судьбою брата: составьте счастье четверых или же... — Довольно! Вместо себя вы предлагаете мне хорошего человека; у меня нет против него предубеждения, я ценю его достоинства... Но... вы только и делали, что огорчали меня! — Любезная сестрица! — я бросился к ее ногам, — позвольте мне называть вас этим сладостным именем!.. Позвольте воззвать к вашему сердцу; я люблю вас, я вас боготворю, соблаговолите же осчастливить меня в лице моего брата, который мне бесконечно дорог. Я не прошу, чтобы вы решились сразу же; позвольте Бертрану открыть перед вами свое сердце; отнеситесь к нему всего лишь как к брату возлюбленного вашей сестры и... как к моему брату. Как только вы его поближе узнаете, смею вас уверить, вы его оцените за его собственные достоинства. Он боготворит вас; он сам говорил; как же отвергнуть милого, ласкового юношу? — Это уже слишком! Оставьте