Паустовский. Растворивший время - Олег Дмитриевич Трушин

женой молодого драматурга Алексея Арбузова (хотя к концу 1938 года их брак уже трещал по швам), имев от него дочь, помышлять о том, что спустя всего лишь несколько лет станет третьей женой писателя Паустовского, который к тому времени, ни много ни мало, уже разменяет шестой десяток лет? Вряд ли! Впрочем, по количеству браков они с Паустовским будут на равных. И вот почему.

Обратимся к безапелляционным источникам, которые расставят все точки над «i», а самое главное – прольют свет на обстоятельство того, что Паустовский к моменту создания своей новой семьи с Татьяной Арбузовой вовсе не «уводил» её от мужа-драматурга, так как к этому моменту Татьяна уже давно не состояла в браке с Алексеем Арбузовым, да и вообще была вдовой.

Осенью 1949 года тот самый Мухтар Ауэзов, приютивший осенью 1941 года у себя дома чету Паустовских, находясь на отдыхе в одном из подмосковных пансионатов, 15 сентября напишет своей супруге в Алма-Ату письмо, в котором будет несколько слов и о бывшем постояльце:

«Нынче вместе со мной отдыхает Синявский, профессор, геолог – хороший знакомый Паустовского. Он, оказывается, гостил у Паустовского и жил у нас несколько дней в 41-м, рассказал поразительную новость. Оказывается, недавно Паустовский развёлся с Валерией и женился на Тане Шнейдер – помнишь, с ним приходила блондинка, приветливая женщина. Муж её был не то художник, не то режиссёр и умер в Алма-Ате. Её хорошо знают Абдильда и Сара. Паустовский ушёл от Валерии, оставив квартиру и всё имущество…»

Не удивляйтесь. Татьяна Шнайдер, Татьяна Арбузова, или как уже значится в браке с Паустовским – Татьяна Евтеева – одно и то же лицо!

Для пущей убедительности дополним свидетельства Ауэзова воспоминаниями Лидии Чуковской, хорошо знавшей ту «самую» Татьяну Шнейдер и её супруга ещё по чистопольскому периоду эвакуации.

Так, в своей книге «Записки об Анне Ахматовой», изданной в Париже в 1976 году, а уже затем неоднократно переизданной в России, в записи от 21 октября 1941 года она упоминает семью неких Шнейдеров, находившихся в эвакуации в Казани, не указывая имён.

Значительно позже, в 1980 году, Чуковская, прокомментировав изданные дневники, сделает ряд важных примечаний, в которых и раскроет «тайну» четы Шнейдеров:

«С супругами Шнейдер, Михаилом Яковлевичем Шнейдером и Татьяной Алексеевной Арбузовой, я приехала в Чистополь на одном пароходе, в один день – 6 августа 1941 года. В Чистополе мы оказались соседями. Михаила Яковлевича я знала и прежде; с Татьяной Алексеевной познакомилась и сразу подружилась на пароходе, в пути. Михаил Яковлевич был тогда в последней стадии туберкулёза, Татьяна Алексеевна с большой самоотверженностью пыталась его спасти. Я знала (испытала на себе), что оба они доброжелательные, хорошие люди. Михаил Яковлевич Шнейдер (1891–1945) – специалист по кинодраматургии, автор критических статей о сценариях и составитель сценарных сборников; жена его, Татьяна Алексеевна Арбузова (1903–1978) – в юности ученица студии Мейерхольда. (После кончины Шнейдера она вышла замуж за К. Г. Паустовского.)»{244}.

Перед самым началом войны Татьяна расторгает брак с Алексеем Арбузовым и выходит замуж за Михаила Шнейдера. Действительно, имея тяжёлую форму туберкулёза, Михаил Яковлевич после возвращения из эвакуации в Москву через год умирает. Тут Ауэзов «дал маху» и «похоронил» его в Алма-Ате. Ну а так всё верно.

О зарождении чувств, перерастающих в любовь, говорить всегда трудно. Это как поиск второго глубинного течения в видимом, несущемся потоке бурной реки. Всё таинственно и плохо объяснимо.

Если верить в магическую силу судьбы, то встреча Паустовского с Татьяной Арбузовой в Алма-Ате в 1942 году не была случайной и предопределила их дальнейшую совместную жизнь. И то, что они в этот раз не прошли мимо друг друга, уже говорило о многом. В какой-то степени их сближение началось именно в это время, но, разумеется, по ряду объективных причин не могло перерасти в нечто большее.

После одной из встреч с Татьяной, уже в Москве в мае 1945 года (День Победы они отмечали в одной компании), проводя её домой и возвратившись к себе, он, уже глубокой ночью, напишет ей пространное письмо, в котором будут и вот такие строки:

«Я не могу думать о Вас – сейчас же какие-то тяжёлые слёзы сжимают горло.

<…> Это длится уже давно – с той снежной глухой зимы в Алма-Ате в 1942 году, – длится три года. Это так сильно, так проверено временем, что я спокойно, не боясь ошибиться и не боясь бессознательно обмануть и себя и Вас, говорю Вам об этом»{245}.

Время подтвердит эти чувства!

После небольшого отступления вновь вернёмся в алма-атинский период жизни Паустовского, события которого наложили крепкий отпечаток на дальнейшую биографию Паустовского.

Время возвращения в Москву «путалось» в обстоятельствах фронтовых сводок. Фронт только-только едва откатился от столицы, и ещё не было тех решительных сражений, что внесут коренной перелом на всём театре военных действий в пользу Красной армии. А значит эвакуация продолжалась, и пока – бессрочно, что неизменно томило и порождало неизвестность. Хотелось в Москву, но ещё больше одолевала тоска по Солотче, от чего «плакала» душа и ныло сердце.

Весной 1942 года сына Сергея призвали в армию. Все ждали его отправки на фронт. Так бы и случилось, если бы он не был студентом медицинского института. Его отправили на обучение в Харьковское военно-медицинское училище, которое в это время находилось в эвакуации в Ашхабаде, а затем переведено в Самарканд, где в эти годы располагалась Ленинградская военно-медицинская академия, начальником которой был генерал-полковник, академик и вице-президент Академии наук Леон Абгарович Орбели.

Осенью 1942 года Паустовский принимает решение о приобретении солотчинского дома. На его срочном переоформлении настаивала и его хозяйка – Александра Ивановна Пожалостина, последняя из проживавших в нём дочерей знаменитого гравёра. Но покупку он предлагает оформить не на себя, а на Фраермана, о чём он сообщает ему в том самом письме от 2 июля:

«Рувец, не думаете ли Вы, что стоит сейчас перевести солотчинский дом на кого-нибудь из вас. Иначе он, конечно, пропадёт. Я говорю не о покупке, а об оформлении дома»{246}.

В чём Паустовский видел разницу между «покупкой» и «переводом», сказать трудно. Вероятнее всего, Александра Ивановна просто отдавала дом, не требуя за него никаких денег.

Подстраховываясь в своём решении, Паустовский 11 ноября 1942 года оформляет на имя Фраермана доверенность{247}, в которой наделяет его правом вести от своего имени все вопросы по оформлению собственности