Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман

срок от двенадцати до двадцати пяти лет, но часто в договоре не указывалось конкретное время аренды. Например, Перро Сисарио купил 16 июня 1327 года у Пере Анкаролла из Тортосы раба Иоанна, 16-летнего грека, с условием, что освободит Иоанна через двенадцать лет. Но Перро имел право продать труд и службу Иоанна другому покупателю в любое время до 1339 года, а этот новый покупатель, если он последует условиям первоначального договора Перро с Пере, должен был до 1351 года "освободить" труд юноши, если только он не решит продать этот труд другому покупателю. Таким образом, Иоанн теоретически мог провести остаток жизни в рабстве, переходя от одного "арендатора" к другому, в то время как Пере Анкаролл, формально, сохранял на него право собственности[552]. В некоторых контрактах оговаривалось, что после первоначальной аренды раб должен быть "освобожден от всех обязанностей" (liberatus ab omni vinculo servitutis), но таких контрактов было довольно мало[553]. Подавляющее большинство сделок по продаже рабов-греков после 1320 г., особенно мужчин, осуществлялось по принципу сдачи servitia et operas (в услуги и работы).

Вкратце, изменения, произошедшие в сицилийской работорговле, отражали проблемы, с которыми столкнулся остров в эпоху Войны Сицилийской вечерни. Из всей международной торговли работорговля становилось все более незначительным делом с точки зрения его экономического значения; и оно все больше попадало под контроль (даже внутри самого королевства) иностранных купцов, которые контролировали морские перевозки и, следовательно, в некотором смысле, командовали сицилийскими портами. Религиозный кризис на время изменил мировоззрение сицилийцев и их практику использования рабов, хотя и здесь они находили способы обойти требования собственной веры. Как и в случае с более крупными экономическими стратегиями городов домена, сицилийцы проявили стойкость и адаптивность, которых никто не ожидал, но которые позволили им продолжать свою прибыльную деятельность еще как минимум десять лет. Однако поиск способов избежать юридических препон и моральных угрызений, какими бы несправедливыми или недостойными они ни считались, не обязательно то же самое, что позитивный социальный или экономический прогресс. Стечение обстоятельств обеспечило приток греческих невольников именно в тот момент, когда стало не хватать рабов-мусульман, что позволило временно оживить работорговлю, хотя и внесло новый накал в охватившие остров дебаты по духовным вопросам. А развитие аренды труда рабов позволило рабовладельцам уклоняться от евангелических законов, к которым они не испытывали особого сочувствия. Но все это не решило главной проблемы и эта проблема — не рабство как таковое. Неправильно оценивать такие виды деятельности XIV века, как работорговля и рабовладение, по стандартам морали XX века. Приток рабов-греков на Сицилию, несмотря на экономические мотивы, которые лежали в его основе, не имел смысла в свете многочисленных политических и духовных проблем, охвативших остров. Доставка невольников в Мессину не способствовала укреплению отношений сицилийцев со своими новыми подданными в Афинском герцогстве и улучшению отношений с Неаполем, чьих подданных они порабощали. Кроме того, работорговля расширила и углубила раскол, существовавший между торговым и административным секторами общества, поскольку городские юристы и чиновники притворялись культурными господами проживая в своих роскошных особняках с якобы более цивилизованными слугами-греками, в то время как городские купцы были вынуждены довольствоваться менее шикарными мусульманскими служанками и прислугой. Более того, лазейка для аренды труд рабов представляла собой разумное, но бездушное уклонение от наложенных на себя ограничений и обязательств. Гораздо выгоднее обойти закон, чем ему противостоять, а прибрежные города никогда не упускали случая проигнорировать любой королевский закон, с которым они не были согласны или который, по их мнению, противоречил местным потребностям. Только по этому вопросу, из всех насущных проблем, стоявших перед королевством, муниципалитеты последовательно прислушиваясь к целям закона, открыто отвергая его замысел и содержание. Законов, касающихся заключения браков, ношения оружия, наследования имущества, налогообложения, ношения одежды и свободы собраний, можно было безнаказанно избегать или даже с определенным рвением игнорировать. Но когда речь заходила о высокой морали рабовладения и работорговли, они считали за лучшее трубить о своей верности букве закона и при этом старательно избегать его смысла. В этом-то и заключалась проблема. Слишком многие сицилийцы удовлетворяли свои вполне понятные и практичные желания с помощью аргументов, пригодных только для этой цели, не видя противоречия между тем, что они исповедовали и тем, что они делали. Символом многих трудностей, с которыми они столкнулись в начале XIV века, стало "евангелическое рабство" — проблема, которую они так и не решили, а лишь переформулировали.

II. Пираты

Для купеческих сообществ средневекового Средиземноморья пиратство было растущей индустрией, предоставлявшей широкие возможности для получения финансовой выгоды, личной славы и рискованных удовольствий. Это не было новым явлением. Морской разбой был обычным делом с древних времен и играл большую роль в политической судьбе многих людей и государств. Но упадок средиземноморской торговли в раннем Средневековье неизбежно привел к сопутствующему снижению уровня морского разбоя. Для любителя по пиратствовать это были действительно темные века. Однако коммерческая революция Высокого Средневековья позволила этой теневой индустрии зажить новой жизнью. Начиная с XII века пиратство процветало и стало эндемичным явлением по всему Средиземноморью. Им занимался каждый приморский город или государство, а зачастую и каждый человек, имевший доступ к кораблям и оружию. Экипажи были космополитичны, состояли из добровольцев-авантюристов из разных мест, и они были экуменичны в своих целях, заботясь гораздо больше о размере и содержимом атакованного корабля, чем о религиозной или этнической принадлежности его команды. XIII и XIV века, то есть период, когда западно-средиземноморские страны превзошли своих византийских и мусульманских соперников и захватили эффективный контроль над всем морем, стали апогеем пиратства, поскольку новые победоносные латинские государства соревновались за единоличное владение морскими путями. Безусловно, именно в этот период проявилось различие между пиратами и корсарами. Так и должно было быть, ведь моральный вопрос того, что можно назвать "конфронтационной торговлей", становился неоднозначным только тогда, когда жертвами нападавших становились уже не неверные или схизматики, а христиане-католики[554].

Сицилия имела долгую традицию пиратства. Начиная с захвата афинянами сиракузского побережья в V веке до н. э. и заканчивая захватом Каталонской компанией Афинского герцогства, пиратство было неотъемлемой частью повседневной жизни острова. Оно также было одним из самых полезных инструментов колониального правления многочисленных завоевателей Сицилии. История успеха Нормандского королевства, например, была в значительной степени гимном возможностям пиратства, как мог бы подтвердить любой из ткачей шелка из Салоник. На протяжении веков господство над Сицилией неоднократно переходило к завоевателям приходившим то с запада то с востока, но важность пиратства как инструмента этого господства оставалась неизменной.

Однако только с приходом каталонцев сицилийцы сами стали настоящими агрессорами на морских путях, а до этого они (практически единственные среди народов Средиземноморья) не развили сколько-нибудь значительного морского потенциала. Но иностранные правители об этом позаботились: контроль над портами и всеми судами крупнее рыболовных находился почти исключительно в руках колониальных держав. Как мы видели ранее, очень