Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман

публичная ссора между Джованни Айелло и Джованни Чизарио в Палермо, при всей ее ожесточенности, казалось, вот-вот утихнет, пока Чизарио не оскорбил личную честь своего соперника, назвав его "таким же великим лжецом, как и любой незаконнорожденный сын священника, каковым ты и являешься!". Такое обзывательство не могло быть оправдано, и в ход пошли ножи[544]. Озабоченность оскорблением "собака-отступник" свидетельствует о особом отвращении, которое мусульмане Сицилии испытывают к этому эпитету. Запрещая оскорбление, закон надеялся предотвратить любую болезненную реакцию на него.

Сборник законов Ordinationes generales касался и многих других вопросов. Всех детей, рожденных рабынями, независимо от расы или вероисповедания родителей, предписывалось крестить и если какой-либо рабовладелец пытался воспрепятствовать этому, ребенок автоматически получал свободу. Очевидно, что такой указ фактически лишал ислам будущего в королевстве. Свободных мусульман в королевстве осталось немного, за исключением общины на острове Пантеллерия, и обязательное крещение всех детей рабов гарантировало постепенное сокращение этой общины еще больше. Закон имел и второе последствие. Он гарантировал окончательное аннулирование прав евреев Сицилии на владение рабами, поскольку все мусульмане должны были быть обращены в христианство при рождении, а евреям было категорически запрещено иметь рабов-христиан. Таким образом, евреи сохраняли право на владение рабами, но в конечном итоге рабов у них не должно было остаться[545].

Переходя, наконец, к вопросу о все более многочисленных рабах-греках, законы гласили, что любой грек, вернувшийся в римское католичество, должен был получить свободу автоматически (то есть без компенсации для владельца) по истечении семи лет[546]. Очевидно, что королевский двор (и Арнольд) надеялись, что, вернув значительное число православных в католичество, они смогут значительно улучшить свои отношения с Авиньоном и таким образом занять подобающее им место ведущего христианского государства в движении реформ и евангелизации. Семилетняя отсрочка преследовала две цели: успокоить тех, кто недавно приобрел греческих рабов и не хотел, чтобы их инвестиции пропали даром, и, что более важно, предотвратить любой рецидив православия со стороны рабов. Семь лет приверженности латинской вере, как считалось, достаточно доказывали искренность обращения. Другой закон предоставлял им уникальную и чрезвычайную защиту: ни один раб-грек, будь то католик или православный, не мог быть перепродан без его собственного согласия. Если раб или любое другое заинтересованное лицо заявляло о каких-либо сомнениях относительно нравственности или характера нового покупателя, продажа считалась незаконной, а любой, кто нарушал этот закон, за исключением случаев крайней необходимости, терял деньги, уплаченные за раба, и приговаривался к месячному тюремному заключению[547]. И наконец, опасаясь известной склонности греков к "действиям, ненавистным Христу и противоречащим евангельской истине", незаконные (то есть гомосексуальные) сексуальные контакты с греческими рабами были категорически запрещены[548].

Эти законы, как и другие, касающиеся не только рабства, но и других вопросов, носят более чем реформистский характер. Они не являлись попыткой регулирования важной коммерческой деятельности, которая переживала глубокие изменения, или возродить торговлю, переживавшую упадок. Скорее, они служили еще одним свидетельством бури евангелизма, охватившей страну. Стремясь взять один из аспектов набиравшей силу духовной этики и превратить его в закон страны, новые законы о рабстве и степень их соблюдения дают представление о том, насколько значима была эта новая этика.

Как оказалось, эти законы были, возможно, единственными, которые Федериго с успехом убедил соблюдать своих подданных, особенно касательно мусульман. Усилия по обращению рабов-мусульман и удовлетворению предполагаемых потребностей греков продолжались на протяжении всей второй половины царствования. Сохранившиеся записи подчеркивают их полное соответствие новым законам. Например, уже 4 января 1311 года Джованни Гини приобрел "женщину греческого происхождения из Романии согласно королевского указа, специально изданного для греков Романии, поскольку этот и другие вопросы более полно изложены в определенном публичном документе относительно продажи и передачи вышеупомянутой рабыни"[549]. В большинстве договоров купли-продажи рабов-греков после этой даты специально подчеркивается, что продажа была совершена secundum statuta (согласно закона). Но и другие виды записей отражают распространение евангелической реформы. Например, в последней воле и завещании Джованни Фиданца из Катании, датированном 30 августа 1317 года, приводится опись рабов, которых он оставил своим наследникам:

У меня также есть рабы, а именно, один старый чернокожий раб-христианин по имени Бенвенуто; один раб-христианин по имени Серам; один раб-христианин по имени Филиппо, сын упомянутой Цере; одна рабыня-христианин по имени Сольделла, дочь упомянутой Цере и один мальчик-раб по имени Файвум (?), сын упомянутой Цере[550].

Все эти рабы были обращенными мусульманами, поскольку не только греки всегда идентифицировавшиеся как таковые, независимо от их православия или католицизма, но и новообращенные из ислама брали латинские имена. Усилия по обращению взрослых рабов-мусульман и обязательное крещение всех мусульман, родившихся в рабстве, привели к тому, что уже через шесть лет после издания Ordinationes generales ислам практически исчез среди рабского населения Сицилии. Завоевание острова Джерба временно добавило на остров большое количество новых рабов-мусульман, но и в отношении них евангелический проект действовал безотказно. В 1336 году, когда братья Джованни и Бартоломео Гаррезио унаследовали имущество своих родителей, они составили следующий список рабов семьи:

один раб-христианин по имени Петруччо; чернокожий раб по имени Саид; чернокожий раб по имени Месуд; чернокожий раб-христианин по имени Гильермо; рабыня-христианка по имени Григиннина с сыном по имени Марачио; чернокожая рабыня-христианин по имени Агата; чернокожая рабыня-христианин по имени Франциска... чернокожий раб-христианин по имени Матео; раб-христианин по имени Герланд; раб по имени Зарол с дочерью по имени Палмуция; рабыня по имени Люсия[551].

Это является показателем окончательного упадка мусульманской Сицилии. Но что делать с порабощенными греками, которые стали доминировать на невольничьем рынке?

Шарль Верлинден в своей известной статье прошелся почти документ за документом по сохранившимся записям, тщательно отмечая в каждой из них, что она неукоснительно придерживается законов 1310 года. Фраза secundum statuta появляется в этих документах снова и снова; но очевидно, что не все сицилийцы были довольны новыми законами и связанным с ними сокращением доходов от работорговли. Раб, который мог наложить вето на попытку хозяина продать его другому, имел явно снижающуюся коммерческую ценность, особенно по мере того, как он становился старше и лучше понимал права, которые давали ему Ordinationes generales. А обязательное освобождение новообращенных католиков без выплаты компенсации вряд ли могла обрадовать многих рабовладельцев. Однако, поскольку наказание за неподчинение любому из законов было весьма суровым, приходилось искать способы их обхода. Верлинден не заметил или забыл подчеркнуть, что многие сицилийцы-рабовладельцы действительно находили способы обойти наложенные на них юридические ограничения. Вместо того чтобы продать раба, они продавали его труд. Такие договоры аренды труда, как их можно назвать, становились все более распространенными после 1320 года. Владелец продавал (vendidit) "работу и труд" (servitia et operas) раба на