Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман

вошли в порт Трапани, напали на нескольких барселонских купцов, стоявших там в доке, и похитили весь их груз, "который имел неоценимую ценность". Не ограничившись грабежом товаров, генуэзцы, получившие вход в порт под видом представителей гибеллинов базировавшихся в Савоне, "жестоко убили" некоторых барселонцев. "Это неслыханно и нелепо, — говорилось в жалобе поданной королю, — чтобы купцы и товарищи по торговле жестоко набрасывались друг на друга… и делали из-за таких вещей из друзей врагов"[569]. Захват товаров можно было понять как обычное пиратство, но нападать на каталонских купцов, когда они находились в гавани под защитой сицилийского короля, да еще и изображая из себя гибеллинов, союзников сицилийцев, — это выходило за все рамки допустимого пиратского поведения. Генуэзцы, нарушив самые главные правила ведения войны, заставили сицилийцев страдать от "угнетения, масштабы которого столь огромны… что, думается, отныне они не могут быть устранены или забыты"[570].

Это дело было возмутительным не только из-за беспричинных убийств, но и потому, что все корабли и экипажи, как нападавшие, так и потерпевшие, находились под королевской защитой. Сицилийские законы, как и законы большинства средиземноморских королевств, предоставляли королевскую защиту всем людям, кораблям и грузам, впущенным в порт. Гостеприимный порт, в конце концов, был безопасным убежищем, гарантированным всем, кто пережил тяжелое морское путешествие и поэтому налет пиратов или каперов на корабли в порту представлял собой не только нападение на пострадавших купцов, но и на саму королевскую власть. Подобные вторжения вызывали постоянную озабоченность и у правительств стран откуда происходили пираты, поскольку такие необоснованные нападения по своей природе могли привести к объявлению войны. Действительно, большинство полномасштабных нападений в условиях объявленной войны происходило именно в гаванях, а не в открытом море и это в основном объяснялось тактическими соображениями (гораздо легче атаковать корабль стоящий на якоре), но тем не менее набеги на гавани ассоциировались в сознании средиземноморцев с открытой войной. Предполагалось, что пираты действуя в открытом море получают свою прибыль честно рискуя своими жизнями и кораблем. Когда же случалось нападение на порта, сицилийцы, как в 1322 году, не только требовали возмещения ущерба и извинений от страны проживания налетчиков, но и посылали собственные карательные рейдовые отряды либо для задержания преступников и доставки их на Сицилию, либо для возмездия их покровителям. Эти проступки также нарушали обычную вежливость требований о возмещении ущерба и вызывали откровенный гнев.

За сорок один год царствования Федериго сицилийское пиратство прошло три разных этапа с точки зрения мест его проведения и жертв. До 1302 года вся деятельность была сосредоточена в западном Средиземноморье и затрагивала всех участников войны и их случайных союзников. Так, военные рейды совершались на побережье контролируемое анжуйцами, а частные нападения на торговые суда Генуи и Пизы (постоянных союзников анжуйцев) совершались с целью получения прибыли. До тех пор пока сицилийские авантюристы не нарушали статуты безопасных гаваней этих республик, такой каперский промысел считался частью обычного риска морской торговли, а требования о возмещении ущерба шли по обычным бюрократическим каналам. Объектами нападений становились и другие суда. Интересно, что значительное количество каперских операций происходило между сицилийцами и Арагонской короной, их не очень тайным союзником в борьбе с анжуйцами. Эти постоянные нападения были параллельны запутанным дипломатическим и экономическим отношениям, существовавшим между двумя королевствами в последние семь лет войны. Возможно, для того чтобы скрыть притворное участие Каталонии в войне (хотя это притворство никого не обмануло) каталонцы и сицилийцы с 1296 по 1302 год охотились за торговыми судами друг друга, в то время как каталонское оружие и боевая техника регулярно поступали на Сицилию для продолжения борьбы с Неаполем. По иронии судьбы, некоторые из каперских и пиратских нападений, которые Барселона и Палермо совершали друг на друга, проводились теми же кораблями и экипажами, которые доставляли каталонское оружие на остров и сицилийское зерно в Иберию. Платежи за патент и добыча собирались и распределялись в обоих королевствах, точно так же, как и коммерческие товары, постоянно перемещавшиеся туда и обратно[571]. Учитывая взаимную выгоду от этих непростых взаимоотношений, чрезмерное насилие (как, например, совершенное в 1298 году Бернатом де Сарриа и его сообщником Беренгером Виларего) или не патентованные набеги, приводили к реальному ущербу для дипломатии и военных союзов, и заслуживали самого яростного возмущения[572]. Подобные эксцессы явно не ослабляли подозрений сицилийцев по поводу каталонцев в целом и заставляли правительство преувеличивать возмущение, которое оно, несомненно, искренне испытывало, исключительно для того, чтобы успокоить и заверить более требовательных подданных. Этим объясняется почти эксгибиционистский тон, присутствующий в самых яростных дипломатических протестах[573].

В течение пятнадцати лет после заключения мира в Кальтабеллотте сицилийцы обращали свои пиратские взоры на Восток. С 1302 по 1317 год эти взоры были устремлены почти исключительно на беззащитные обломки Византийской империи в Эгейском море. Каталонская компания, разорвав свои отношения с Константинополем, стала действовать самостоятельно и не отправляла на родину ничего из своей добычи до тех пор, пока не было захвачено Афинское герцогство, но Сицилия продолжала посылать своих каперов либо для того, чтобы предоставить Каталонской компании некую косвенную военную помощь, либо для того, чтобы просто обогатиться. Тогда Понс Уго д'Ампурьяс, один из самых значительных сторонников сицилийского королевства, снова проявил себя бесценным союзником, направляя каперские кампании прочь от Ахайи в регионы, расположенные дальше к югу и востоку. Тем самым он избавил королевство от гнева Папы, который неизбежно последовал бы за любым полуофициальным посягательством сицилийцев на Афины и, следовательно, поставил бы под угрозу мир 1302 года. Лучше было на время оставить Афины на откуп Каталонской компании. На самом деле, кампании Понса Уго в восточном Средиземноморье даже понравились Клименту V, который был рад, что венецианское господство в этом регионе было поставлено под угрозу[574]. Завоевание Афинского герцогства в 1311 году облегчило дальнейшие рейды, по крайней мере, в тактическом смысле, поскольку позволило закрепиться в регионе, пока невыгодный договор с Венецией 1317 года не сделал каперство из Афин гораздо более трудным занятием. Эти вылазки, когда они происходили, преследовали две основные цели: грабеж на восточных морских путях и набеги на беззащитные острова Эгейского моря и прибрежные деревни в поисках рабов. Нередко в эти годы можно встретить каперские инвестиционные контракты, предусматривающие предоставление кораблей, экипажей и оружия для плавания на Восток в поисках "рабов и других сокровищ". Внезапный приток на сицилийский невольничий рынок рабов-греков "из Романии" стал прямым следствием этих каперских авантюр, поскольку нет никаких доказательств того, что новые рабы были получены из самого герцогства. Более того, учитывая малонаселенность сельской местности герцогства, такое массовое порабощение не имело смысла. Таким образом, связь между рабовладельческой практикой на Сицилии и ее пиратской деятельностью становится очевидной.

После 1318 года пиратские и каперские кампании сицилийцев стали носить хаотичный, разрозненный характер и в значительной степени не контролировались правительством, а потому были гораздо менее эффективными, но