Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

class="p1">Первый и главный удар мамлюков приняла на себя дивизия генерала Дезе. Хотя прицельный огонь её стрелков и канониров буквально скосил первую волну атакующих, мамлюки успели проскочить между двумя каре — Дезе и молодого генерала Ж.Л.Э. Ренье — и попытались атаковать их с тыла. Но тем временем дивизия старейшего в армии, 54-летнего генерала Ш.Ф. Дюгуа, при которой находился сам Наполеон, совершила манёвр, позволивший ей «открыть артиллерийский огонь в хвост мамлюкам»[806]. После этого бой превратился в бойню. Красочно описал её Д.С. Мережковский: «Мамлюки, когда поняли, что участь их решена, точно взбесились; сделав последний выстрел из пистолета, нанеся последний удар ятаганом[807], кидали оружие в лицо победителям и сами кидались на штыки, хватали их голыми руками, грызли зубами и, падая и умирая у ног солдат, всё ещё старались укусить их за ноги. Так издыхала дикая вольность Азии у ног просвещённой Европы <…>. И на всё это «смотрели сорок веков с высоты пирамид»»[808].

К вечеру, но ещё засветло, битва закончилась. Мурад-бей с остатками своей конницы (дотоле под его личным командованием непобедимой) бежал, минуя Каир, в Средний Египет. Видя, что мамлюки разгромлены, янычары, феллахи и прочая пехота Мурад-бея тоже обратилась в бегство под огнём французов — кто в пустыню, а кто на лодках или даже вплавь через Нил в Каир, вслед за толпами горожан, только что предвкушавших радость победы, а теперь обезумевших от страха.

Потери сторон в битве при пирамидах несопоставимы. По данным разных источников, Мурад-бей потерял убитыми, ранеными, утонувшими и пленными до 10 тыс. человек, Наполеон — 29 человек убитыми и 260 ранеными[809].

Такой знаток военного искусства, как Дэвид Чандлер, считает одной из главных причин разгрома мамлюков их «средневековую тактику». Дело в том, что они «признавали только три перестроения — построиться для атаки, ринуться в атаку и (если счастье не улыбалось им) ускакать. Такая примитивная тактика имела мало шансов на успех против огневой мощи и дисциплины французских каре»[810]. Не зря именно после битвы при пирамидах египтяне дали Наполеону прозвище Султан Кебир, что значило Огненный Царь. Эмиль Людвиг заметил: «Это его третье имя, такое же фантастическое, как этот поход».

Между тем в ночь на 22 июля Ибрагим-бей со своей пехотой, оказавшейся в битве просто не у дел, покинул Каир и ушёл на восток, а наутро шейхи Каира приняли решение сдать город иноверцам. В тот же день Наполеон обратился с прокламацией к «народу Каира». «Я пришёл, чтобы уничтожить род мамлюков и защитить коренное население страны, — объявлял вождь иноверцев правоверным гражданам. — Пусть все, кто охвачен страхом, успокоятся, а все, кто удалился, вернутся в свои дома <…>. Не бойтесь за ваши семьи, жилища, имущество и особенно за религию Пророка, которого я люблю. Чтобы не было тревоги и установилось спокойствие, будет созван Диван из семи лиц, которые соберутся в мечети Аль-Азхар»[811].

23 и 24 июля Наполеон принимал у себя в походном лагере многочисленные депутации от каирской знати, выражавшей ему свою покорность, а 25-го торжественно въехал в Каир. Городской люд встречал новоявленного Султана Кебира уже спокойно и уважительно; чванливые мамлюки впали в состояние безысходного страха; зато французы, забыв о тяготах перехода через Ливийскую пустыню, радовались, как дети, своим победам. Не помнили себя от радости солдаты и офицеры, генералы и учёные египетской экспедиции, а их главнокомандующий в тот день всеобщего торжества был сам не свой от горя. Сердце ему разбила новость, которую не стал таить от него верный Жюно.

Да, прославленный к тому времени ещё больше прежнего, уже не только на Западе, но и на Востоке, готовый вызвать к себе свою Жозефину в завоёванный Каир, Наполеон лишь теперь узнал от Жюно то, что знали и о чём сплетничали очень многие в Париже и кое-кто в египетской экспедиции: Жозефина изменяет ему все с тем же Ипполитом Шарлем. Выяснилось, что она устроила своего любовника пайщиком в общество торговли съестными припасами и целые дни (ночи, разумеется, тоже) проводила с ним у себя в пригородном замке Мальмезон, так что соседи думали, будто «с мадам Бонапарт живёт её сын»[812].

Реакция Наполеона на всё рассказанное Жюно была невероятно болезненной. По воспоминаниям Л.А. Бурьена, бывшего свидетелем их разговора, Наполеон просто рвал и метал, бил себя кулаком по голове и выкрикивал бессвязные фразы: «О женщины!.. Жозефина! Так обмануть меня!.. Она… Горе им! Я истреблю всё это племя вертопрахов и блондинчиков! А с ней — развод! Да, развод! Всенародный, скандальный развод!»[813] Бурьен попытался было успокоить Наполеона, говоря о его славе, но тот отреагировал на такие слова, как ужаленный: «Ах, моя слава! Да чего только я не отдал бы за то, чтобы сказанное Жюно было несправедливо!»[814] Не тогда ли вырвалась у него эта фраза: «Брак — дело, чуждое природе»?[815]

О том, как Наполеон в те дни был душевно опустошён и подавлен, свидетельствует письмо, которое он написал брату Жозефу 26 июля: «Присмотри мне где-нибудь сельский домишко, под Парижем либо в Бургундии. Я рассчитываю провести там взаперти всю зиму. Мне опостылела человеческая природа. Хочу одиночества и безлюдья. Величие меня утомляет. Чувства во мне иссохли. Слава приелась. В 28 лет я всё исчерпал, и мне не остаётся ничего другого, как сделаться законченным эгоистом»[816].

Это письмо было перехвачено англичанами из эскадры Г. Нельсона и переправлено не в Париж, а в Лондон. Там 24 ноября 1798 г. газета «Morning chronicle» опубликовала его на французском и английском языках. Так вся Европа узнала, что всемирно знаменитый «чудо-генерал» и «Огненный Царь» — рогоносец. Что помогло тогда Наполеону пережить его личную трагедию? Только круговорот тысяч и тысяч дел по созданию в Египте основ для новой, современной цивилизации. В эти дела он и погрузился с головой.

3. Наполеон — Султан Кебир

Напомню читателю, что перед тем, как предпринять египетскую экспедицию, Наполеон изучил историю и национальные (включая религиозные) особенности населения Египта, а также опыт своих предшественников. Ещё до похода в Египет он понимал, что главным препятствием на его пути к любым свершениям будет религия, ислам. Даже на острове Святой Елены Наполеон вспоминал прогноз, сделанный в 1788 г. французским просветителем Константеном Франсуа Вольнеем (которому, кстати, Наполеон, став императором, пожалует титул графа): «Чтобы утвердиться в Египте, придётся