Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

правее и продолжил. Там пришлось рыть дольше. Полметра вниз — и нашёлся второй, крупный, я даже выкапывать его полностью не стал, только до середины. Ещё две ямы — и с каждой стороны от Древа оголились толстые подземные корни. Всё шло по плану. До тех пор, пока я не попробовал выгрести из последней ямы лишнюю землю руками, забыв вытащить лопатку.

Острие, покрытое землёй, полоснуло по ладони, рассадив её едва ли не до костей. Я замер, и единственное, что догадался сделать — сжать левую руку в кулак. И порадоваться, что пальцы всё-таки собрались. Значит, сухожилия целы. Или не значит. А потом похолодел, увидев, как кровь всасывается в светлый участок корня, с которого той же самой лопатой чуть раньше срезалась часть коры, или чем они там покрыты. Этого Степан допускать не велел ни в коем случае.

— Накормил раз чёрного — всё, считай покойник, — лаконично ответил он тогда на мой вопрос «почему?».

Вбитые в память этапы плана осыпа́лись разбитым зеркалом. Но становиться покойником досрочно не было ни малейшей охоты. Я слишком долго сюда добирался. И слишком сильно хотел вернуться назад.

Промывать руку было некогда, идти к воде, к хищно стучавшим и скрипевшим друг о друга листьям рогоза, тоже было так себе решение. Поэтому просто выдернул перевязочный пакет из разгрузки на груди и тупо обмотал ладонь, прямо вместе с землёй. Просто чтобы она не скользила по ручке пилы. Одной рукой её заводить не хотелось.

Она и с двумя-то завелась как-то очень неохотно. Будто не хватало воздуха. Это я и сам начинал чувствовать: в глазах стало темнеть, а в ушах — шуметь. Но, в очередной раз удивив себя самого, наплевал на панику и парализующий страх, нажал три раза на булькавшую полупрозрачную кнопку подачи топлива — и рванул шнур. Пахну́в машинным маслом и бензином, затарахтел-таки мотор. И я бегом рванул вокруг ствола, склоняясь над ямами. Почва под корнями была каменистая. И старого железа — наконечников стрел, каких-то монет, цепей и ножей тут тоже хватало, это ещё при рытье заметил. И теперь радовался, что канистры стояли закрытыми позади. Вылети из-под звеньев пилы хоть одна искра на бензин — было бы жарко. Очень. И не вовремя.

Когда корни, все четыре, включая самый толстый, последний, который я допиливал уже на чистой злости, тыча шину в самую землю, оказались перерезаны, запихал в каждую из ям по нескольку фальшфейеров. И метнулся за канистрой. Облил ствол, докуда смог дотянуться. Обрызгался сам. От паро́в бензина в и так шумевшей голове стало совсем погано. Но каждую из четырёх ям пролил хорошо, с гарантией. И едва не свалился в самую большую из них, услышав в голове:

— Спасибо, человечек!

От ямы отползал, толкаясь ногами, будто от берега, кишащего крокодилами. Или от какой-то другой нереально страшной, но неизбежной угрозы. От танка, например. Понимая, что сучить ножками можно сколько угодно. Но недолго.

— Он пока не слышит тебя. Слишком много в тебе Яри. Зажигай очищающий пламень и беги! Когда огонь охватит крону — стражи не смогут помешать тебе выбраться.

— Кто ты⁈ — от звона в голове, бензиновой вони и кругов в глазах было тошно до боли.

— Ольха. Я не ждала помощи уже давно. Но я благодарна тебе и пославшим тебя. Не трать время, человечек, спасайся!

Как и зачем я это сделал — не понял сам. Но «присмотревшись» внимательно, увидел, что рядом с самой первой, неглубокой ямой, чуть дрожал прутик не толще мизинца. И сфера у него была своя, не та, общая, огромная, чёрно-жёлтая, как брюхо ядовитой осы. На дрожащей ауре было много синего и зелёного. Но и красный цвет тоже был. Несмотря на ужас, отвращение и боль, Ольха оставалась собой. Какая-то малая часть. Прутик, всего один. И я «потянулся» мыслями к нему, стараясь помочь себе Ярью. Которой внутри явно было лишку, будто под рёбрами крутился пыхтящий рассерженный ёж. Кажется, весь страх сам собой начал «переплавляться» в неё. Очень вовремя. Наверное.

Еле различимый в дневном свете лучик скользнул от тонкого стволика к моей груди.

— Я доброй волей отдаю всё, что ведаю. Передай отправившему тебя, — еле различимо прозвучало в голове. Видимо, последние скопленные силы ушли на то, чтобы связаться со мной. А потом я принял память Ольхи.

Это было очень похоже на тот первый раз, когда мне удалось едва-едва, самую малость прикоснуться к той тоске, что мучила тогда Осину. И которая едва не убила меня на месте, заставив под корень ломать ногти о гравий обочины, бессильно сжимая в ладонях камни, точно пытаясь истереть их в пыль. Но лишь пробивая тонкую кожу, выпуская на землю кипевшую внутри кровь. Тогда, как потом недовольно бурчал дед Сергий, едва не случилось непоправимое. Могли погибнуть сразу все — и я, и он, и Древо, и вся моя новообретённая семья. Спасло лишь чудо. То, что недоделанный, как он сказал, Странник оказался уникумом в части владения Ярью. Любого другого на его памяти такая сила разнесла бы на кровавую пыль.

Ольха росла здесь всегда. Двуногие, едва появившись в этих краях, признали её могущество и спокойную силу. И так же благодарили на помощь и знания, как и в самых первых образах, что показывал мне Дуб. Когда-то несказанно давно, кажется. Но в масштабе жизни Древ — и мгновения не прошло.

«Доброе дерево», как звали его окрестные жители и находники с других земель, помогало каждому. Лечило, спасало, предупреждало. Ничего не требуя взамен. Двуногим ни тогда, ни после было невдомёк, что их сила, Ярь, что разливалась вокруг, напоённая уважением и благодарностью, была лучшим из того, что они могли дать «Духу леса». Так Ольху стали звать позже. Предания о том, что её древесина отгоняла злых духов, сулила удачу и здоровье, возникли совсем не на пустом месте. Как и то, что Древо могло помогать находить и наказывать подлецов, убийц и предателей. Мысли человечков были тайной только для им же подобных. Ольха показывала родовичам, «запуская картинки по лучу», правду. Но просила пощады для тех, кого даже родственники готовы были рвать. А потом уже резать и жечь, когда немного освоили обработку камня и огонь. Она не желала зла никому, ратуя за справедливость. И считала самым страшным наказанием изгнание. И учила человечков такому же.

Первые слухи о том, что Чёрное Древо начало поход по Земле Ольха приняла