Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон

Бога, а к утренней звезде. Разве так добрый Бог не становится силой, сеющей смятение и раздор посреди ложного единства? Разве это божественная зависть? Или все же это – по определению – попытка помешать люциферианскому духу, очередной проявленный аспект единого Добра? Об этом нам и говорит история о Вавилонской башне.

Бог – или нечто иное

В первых стихах книги Бытия Бог изображается как дух, устремленный к любви и истине и вечно порождающий из первобытного хаоса хороший обитаемый порядок. Вскоре тот же самый дух начинает управлять отношениями противоположных начал, тьмы и света: «И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер и утро: день один» (Быт 1:4–5). Это дух, ставший сокровенной сутью мужчин и женщин и, как следствие, наделяющий людей возможностью владения землей и ответственностью за нее (Быт 1:26–27). Кроме того, этот творческий, трансцендентный, объединяющий дух считается радикальным противником абортов («И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» [Быт 1:28]). Он поселяет мужчину и женщину в первозданный Рай со всеми проявленными возможностями: «И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; вам сие будет в пищу. И всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому [гаду,] пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так» (Быт 1:30). Объединяющий дух настоятельно повторяет, что мужчина и женщина божественны – и что их соизмеримая ответственность и возможности в высшей степени желательны и соответствуют нравственным нормам (словом «весьма» описываются только деяния шестого дня, завершенные провозглашением: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» [Быт 1:31]). Он же ограничивает действия и допущения – аксиоматические предпосылки – благодаря которым можно обитать в раю.

И взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.

И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть,

а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь.

Быт 2:15–17

Тот же трансцендентный, единый, монотеистический дух возлагает на Адама обязанность распределять мир по категориям и упорядочивать его – важнейший и ответственный аспект «владычества». Впрочем, способность Адама неполна до тех пор, пока рядом с ним нет спутницы-женщины.

И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему.

Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел [их] к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей.

И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему.

Быт 2:18–20

Кроме того, этот дух разделяет изначального человека (символически – гермафродита) на парные и спорные противоположности, тем не менее призванные стать гармоничным единством.

И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию.

И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.

И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего].

Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть.

И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились.

Быт 2:21–25

По мере повествования проявляются и другие аспекты того же высшего или «небесного» духа, однако фундаментальная важность определенных, уже раскрытых аспектов повторяется, подчеркивается и уточняется. Так вершится процесс, постепенно объединяющий все хорошее, так сводятся к минимуму конфликты между моральными обязанностями, так каждое явление занимает свое место и так определяется и осмысляется все, что называется благом.

Например, в Быт 2:15–17 устанавливается запрет на присвоение права на сомнение в главных моральных истинах; кроме того, не позволено даже думать о том, чтобы их создавать. Главная истина – некое подобие аксиоматического определения добра и зла или провозглашение того, что такое различие существует. Это, в свою очередь, становится фундаментальным и определяющим допущением, связанным с природой самой реальности. Этому посвящена третья глава книги Бытия (рассказ о змее в райском саду) – и в ней сделан вывод, пусть и неявный: главный враг стабильного, гармоничного бытия и плодотворного становления – это именно соблазн присвоить такое право, обращенный к самому гордому желанию из всех: желанию заменить Бога или стать им. Как мы уже видели, это влечет катастрофу.

Спросим снова: в чем же мораль? Не приписывайте себе право сомневаться в допущениях, необходимых для гармоничного бытия и установленных трансцендентным, – иначе вы потеряете все. Определенные аксиомы должны считаться священными, чтобы игра продолжалась, не вырождаясь в падший, самосознающий, гордый ад. Отсюда наша вечная вражда со змеем; наше рождение в муках; невольное подчинение женщины мужчине; проклятые условия падшего труда; изгнание из Рая и преграждение пути на небеса. Можно сказать и так: не притязайте на право стать Богом без надлежащих жертв – абсолютных, всеохватных, драматичных именно потому, что они направлены к самой высокой вершине. Они даже по логике связаны со сложным процессом, скажем, принятия ответственности за грехи мира и выкупа за них. Что это за цена? Стать Богом в отсутствие гордыни – или, возможно, стать единым с Богом (если сказать тоньше, но точнее) – это значит отказаться от всего, что не является Богом: счастья, безопасности, богатства, любви, дружбы, национальной идентичности, поскольку ничто из этого не является и не должно быть Богом. Конечно, это требует предельной жертвы.

Какие вопросы столь дерзки, что их не нужно задавать? К каким голосам не следует прислушиваться? В каких обителях не стоит жить? Что делать с недозволенным? Отличаются ли такие вопросы от идеи о том, что есть советы, не приносящие добра; чужаки, которых нельзя брать под крыло; неприемлемые идентичности; плоды, которые нельзя вкушать, ибо они непоправимо ядовиты? Разве нет смертоносных идей, в силу необходимости запретных? Разве это, по