Хроника моей жизни - Савва (Тихомиров)

Кроме рассмотрения обычных консисторских дел, нам, викариям, приходилось исполнять немало особенных, экстраординарных поручений. Так, я представил 1-го января 1863 года по требованию преосвященного митрополита свое мнение по вопросу о конвиктах[129], или общежительных квартирах, учеников духовно-учебных заведений.

С новым званием и новым, более высоким положением в обществе расширялся более и более круг моих общественных отношений и образовались новые, более или менее интересные для меня знакомства. Но не прерывались мои сношения и с прежними друзьями и знакомыми; по-прежнему продолжались y меня с ними и личные свидания, и письменные сношения. Так, 1-го числа, в день нового года, писал мне, после личного со мною свидания среди рождественских праздников, ректор академии отец протоиерей А. В. Горский:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за приют, покой и угощение, которыми я столько дней по любви вашей пользовался в обители вашей, и вместе приветствую вас с наступившим новолетием. Господь да дарует нам, по вашему предстательству святительскому, и в сей год видеть щедроты его, как и в предшествующие.

Отцов и братий своих нашел я в добром здоровье. И один из них, отец инспектор[130], если здоровье не попрепятствует, думает завтра y вас же искать приюта до пятницы.

Отец наместник[131], как слышно, получил разрешение от святителя вести воду из рва замонастырского трубами при посредстве машины на Красную башню[132] и оттуда в разлив на разные пункты в лавре. Надобно и нам отделить себе струю, чтобы более не завидовать счастию столичных жителей пить хорошую воду.

Простите, преосвященнейший владыко, благословите душевно вам преданного и всегда покорнейшего слугу вашего ректора A.В. Гopского.

1 января. Приятно поставить цифру нового года в первый раз, и притом в письме к вам».

С 11-го числа началась 1-я седмица Великого поста… В прежнее время, к повечериям, для чтения великого канона на этой седмице обыкновенно ездил каждый день в Чудов монастырь сам владыка-митрополит. Теперь, по немощи своих сил, он не мог уже этого делать и потому предоставил нам с преосвященным Леонидом заменять его. Мы условились ездить в Чудов монастырь поочередно.

2-гo марта получил я письмо от секретаря цензурного комитета, профессора Московской духовной академии П. C. Казанского. Вот что он писал мне:

«Чтобы поскорее доставить билет на выпуск вашего великолепного и столь замечательного издания, посылаю билет отдельно от подлинника, который перешло при случае; ибо тяжелая почта скорее недели при нынешних беспорядках едва ли доставила бы его. Искал вчера частного случая для пересылки билета, но не нашел».

Здесь идет речь о моем издании Палеографические снимки с греческих и славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки VI–XVII в. (Москва, 1863).

Начав приготовление этого издания еще в 1858 году, в бытность мою на должности Синодального ризничего, я едва мог привести оное к окончанию в 1863 году, когда я был уже в сане епископа Можайского, викария Московской епархии. Снимки с рукописей в этом издании делал художник Шелковников; объяснение греческих словосокращений сделано, по моей просьбе, знакомым мне любителем греческой и славянской филологии A. М. Гезеном, русский текст к объяснению рукописей составлен мною самим, но латинский его перевод сделан мною с помощию других лиц, как то: профессора семинарии К.И. Невоструева, священника московской Пятницкой, в Охотном ряду, церкви магистра С. M. Поспелова[133] и профессора Московской духовной академии П. C. Казанского.

16-го числа писал я ректору Московской духовной академии А. B. Горскому:

«Ваше высокопреподобие, высокопочтеннейший отец ректор! Препровождаю к вам при сем сделанный для священной главы вашей кидар. Митра, на мой взгляд, очень хороша; особенное ее достоинство в том, что весьма легка, так что я позавидовал вам и думаю, что если понадобится мне когда-нибудь делать для себя митру, велю сделать непременно такую.

Вместе с сим имею честь представить вам два экземпляра моего палеографического издания; из них один – в папке для академической библиотеки, a другой благоволите принять от меня как дань моей сердечной признательности за ваше благосклонное участие в моем труде».

17-го числа писал мне ректор Московской академии протоиерей А.В. Горский:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за великолепный дар, который и мне так же, как вам, будет заменять личное знакомство с драгоценным книгохранилищем после того, как и я должен от него перейти к делам другого рода.

Столь же глубоко чувствую благодарность и за хлопоты вашего преосвященства об устроении митры. Изящна, легка на голове и нетяжела для кармана: чего более требовать? Не знаю, чем бы она могла быть еще лучше, если бы и прибавили цены, по первоначальному предположению.

Вкус двух владык и вкус художника сделал из немногоценного – ценное, что ценится дороже серебра и золота.

К владыке представил я свои соображения о том, как академии участвовать вместе с вашим комитетом в рассмотрении нового проекта семинарии. Но не успел об одном распорядиться, как нагоняет другое дело, другое требование. Из Святейшего Синода прислано поручение заниматься пересмотром перевода Псалтири».

Комитет для рассмотрения нового проекта устава духовных семинарий, о котором упоминает отец Горский, в Москве составлен под моим председательством из следующих членов: ректора Московской семинарии архимандрита Игнатия[134], протоиереев И.Н. Рождественского[135], П.И. Капустина[136] и священников И.М. Богословского-Платонова[137], С.Н. Зернова[138] и H.Ф. Доброва[139].

Сначала мои почтенные сотрудники принялись за дело очень ревностно; в назначенные дни и часы собирались исправно, с вниманием рассматривали предложенный нам проект нового устройства духовных семинарий, составленный в Петербургском комитете под председательством преосвященного Димитрия[140], архиепископа Херсонского, при горячем участии состоявшего тогда при обер-прокуроре Святейшего Синода графе А.П. Толстом и чиновника T. И. Филиппова.

Немало y нас было при рассуждениях шума и споров; более всех горячился, но менее других делал дело, молодой и рьяный священник Добров; между тем доброму началу не вполне соответствовал дальнейший ход дела. Чем далее, более и более охладевала в моих сотрудниках ревность к делу: и реже стали ко мне, в Петровский монастырь, собираться для рассуждений, и кратковременнее становились эти собрания, и менее оживленными под конец были наши беседы. Дело тянулось более двух лет. Приступивши к делу в марте 1863 года, мы едва окончили оное осенью 1865-го. Между тем преосвященный митрополит неоднократно напоминал мне, как председателю комитета, об ускорении дела, гневался на медленность наших занятий, угрожал даже жалобою на нас Синоду.

Наконец так или иначе дело приведено было к концу. Плодом наших свышедвухлетних занятий был большой том