По звёздам Пса - Питер Хеллер

на стене и электрогитара в углу. Также лыжи для слалома. Доска для серфинга, короткая подвешена к потолку, ярко-зеленый рисунок змея на яблоне и голая Ева полуотвернувшаяся, ее грудь едва покрыта кудрями ее волос: ВЕСЕЛЫЕ ДОСКИ. Подписанный плакат гоночного автомобиля НАСКАР. Номер 13.

Две охотничьи стрелы, настоящие, торчали в плакате а стена над ним была разорвана пулевыми отверстиями.

Две банки жевательного табака и плевательница из-под кофейной банки на полу у кровати. Бинокли для ночного видения и два Глока в кобурах свисают со шляпной вешалки. Божмой. Это была комната сына и комната Бангли. Здесь он жил. *****. Сохранил комнату словно в историческом музее. Я вспомнил об отце Бангли, кого он так ненавидел - и я подумал, У него никогда не было комнаты как эта. Он спасался или следовал какому-то инстинктивному желанию или что-нибудь еще более странное, кто знал, живя в этом музее, в этой игровой комнате. А сквозь крышу проникал свет. Дыра размером в два фута. Никаких знаков взрыва, откуда она? Оо. Почти наступил в такую же дыру на полу. Вопросы покатились в моей голове и сталкивались как автомобили в гонках НАСКАР. И обгорелое окно. И мешки с песком наваленные до подоконника и выше по краям. И никакого Бангли что в общем-то было хорошим знаком.

Я стоял посередине комнаты глотая воздух, успокаивая дыхание. Полез в разбитое окно и посмотрел вниз на наше прибытие, на наш аэропорт, и не удержался от внезапно выскочившего из меня пузыря смеха.

Он мог видеть практически все: поверх бермы у рулежки где я спал с Джаспером, прямо до самого мусорного бака мы оттащили от моего дома, мой дом был просто приманкой. Он мог бы видеть веранду и входную дверь того дома, весь ряд ржавеющих самолетных руин, две стороны диспетчерского здания, вход в мой ангар. Не так уж мало он мог охватить отсюда своим взглядом, вот почему он и выбрал здесь. Никогда я об этом не думал, не знаю почему. Или о том когда я посылал ему сигнал тревоги ночью а он мог видеть всю сцену в ночным прицеле отсюда. Он бы сразу знал сколько спряталось за баком, что у них, сколько их могло бы притаиться, знал все это прежде своей прогулки до бермы в темноте, скорее всего уже запланировав кого он застрелит первым и как. Вот почему он никогда не выглядел удивленным, всегда для меня выглядел слишком расслабленым. *****. И мешки с песком. Он бы пожалуй мог запросто отстреляться своей снайперской винтовкой прямо отсюда. ***** Бангли. Как далеко было? Триста ярдов, может быть. Легко. Для него. И я стоял там с поднимающимися во мне отвращением и восхищением и я должен сказать - еще с чем? С любовью, может быть, которая выросла во мне к этому ***** индивидууму.

Он был хорош в одном, очень хорош в этом, а во всем остальном он барахтался с непоколебимой бестолковой суровостью. Одна стратегия, я полагаю. И подстраховывал меня. Не подведя ни разу, без промедления. И, что еще? Щедро. Я говорю с лихвой, так ведь? Никогда даже не дал мне знать как должна была пройти вся операция. И когда я покинул его, он сразу понял угроза возросла, опасность. Наверняка откалибровал ее до самых самых, как он калибровал ветер и подъем винтовки для своих дальних выстрелов с башни, знал с холодной точностью в какой опасности он будет жить здесь один без меня и Джаспера, затем просто без меня, как без предупредительной системы. Симбиоз, до каких пределов я никогда не задумывался настолько. И как от его настойчивого и краткого сопротивления мне прощание было очень трогательным. Корзина с гранатами. Говорила мне я был семьей. Говорила мне пожелания доброго полета, беречь себя, не для него, а для меня самого.

А те другие уходы. Рыбалка и охота где он знал я отдыхал более всего телом, или психологически, скажем свободное от службы время, и в те дни он рисковал по-настоящему. Не возмущался ими.

Это была его комната. Немножечко трогательная. Немножечко странная.

Я повернулся. Папаша в дверном проеме пробегает своими серыми глазами по детским вещам, оружию.

Это где Бангли сам по себе, сказал я.

Ну-ну.

Папашины глаза прошлись по укрепленному мешками окну.

Он тут не умер.

Папаша подошел к одной большой дыре бывшей когда-то мансардным окном. Просмотрел все внизу, вокруг.

Его тут ранило. Папаша коснулся изрешеченной занавески.

Знал ему нельзя было оставаться здесь, они бы сожгли его. Знал он должен двигаться, а раненый был. Должен был двигаться и атаковать. Он был хорошим солдатом.

Был?

Папаша пожал плечами.

Мы оба стояли там. Я не мог двинуться. Я словно примерз.

А затем мы услышали двойной выстрел и крик.

А затем мы побежали по коридору, вниз по лестнице, сквозь изрешеченный местами первый этаж, наружу под обжигающее солнце.

Зверушка была в нескольких ярдах от заезда откуда я прирулил к этим домам на севере. Сима спряталась под ее крылом пытаясь стать меньше колеса.

Папаша резко остановился и я стукнулся в него, почти что снес его на землю.

Подожди.

Он прикрыл глаза козырьком и просканировал вокруг. Она у самолета согнувшись показывала. На мой ангар который был закрыт. В смысле на ту его часть которая еще была неповреждена. Она была в порядке, должно быть звуки выстрелов уронили ее на землю.

А затем Папаша сдвинулся.

Он там, сказал он.

Я обогнал его за три шага. Никогда не знаешь точно как ты относишься к другому пока он не погибнет а потом воскреснет. Я распахнул ангарную дверь, которая когда-то была сделана лишь для входа внутрь, которая была врезана в главную дверь поднимающуюся вверх, я двинул ее с такой силой я влетел в мою конуру. Я споткнулся о пол который я покрыл персидскими коврами из нескольких домов, споткнулся жестко и стремительно я дернул мою спину, *****, и растянул колено, ай, выпрямил