Писательская рота - Сергей Егорович Михеенков

масштаба. Следовательно, и санорганы могут относительно точно планировать перед операциями работу сети своих учреждений от полковых медицинских пунктов и медсанбатов до фронтовых госпиталей, равно как масштаб и систему предстоящей эвакуации. И было бы очень хорошо, если бы было организовано хотя бы выборочное обследование в масштабе того или иного фронта компетентной комиссией, состоящей из толковых и сведущих людей, не загруженных рутиной и свободных от ведомственной узости взглядов.

2. Уборка трупов и погребение убитых.

Соответствующими уставами, положениями, приказами НКО и разными инструкциями предусмотрено своевременное погребение павших на поле брани с соответствующими воинскими почестями. И тут, к сожалению, фронтовая повседневность выглядит как систематическое и злостное нарушение всех уставов и приказов. Как только возникают на том или ином участке фронта крупные бои с большим числом убитых, так неделями валяются без погребения на полях и при дорогах трупы командиров и красноармейцев, становясь неотъемлемой составной частью прифронтового пейзажа. Их клюют изголодавшиеся вороны и грызут одичавшие собаки. Оголтелые шофёры гонят по ним грузовики, не считая нужным выйти из кабины и хотя бы отвалить мёртвое тело в кювет. Сотни подобных картин сохранила моя память за двадцать месяцев войны. К примеру, опишу так называемый “язык” за селом Островка на Среднем Дону, где начиналось декабрьское наступление Юго-Западного фронта. На всём протяжении дорог от исходных позиций нашей пехоты до деревень Гадючье, Перещепное и Филоново сама дорога и придорожные сугробы пестрели трупами убитых красноармейцев. Они валялись на снегу и висели на проволоке. Возле самой дороги, возле разбитых и горелых танков были разбросаны страшные, чёрные, как силуэты, головешки сгоревших танкистов. Они лежали так больше недели уже тогда, когда фронт укатился на многие десятки километров на юг и запад. Мимо них прошли к фронту десятки тысяч бойцов резервных частей, и едва лицезрение страшных человеческих головешек и застывших в неестественных и страшных позах пехотинских трупов поднимало боевой дух молодых, необстрелянных, не видевших ещё смерти в лицо бойцов.

Формализм и бездушие — причина такого положения. Ещё в декабре 1941 г., при наступлении под Москвой, на Волоколамском шоссе близ Истры я наткнулся на большую группу красноармейских трупов. По ним уже начинали кататься грузовики. Поблизости в лесу я нашёл пехотный батальон и обратился к его командиру, капитану, с предложением похоронить трупы. Этот капитан мне ответил: “Своих покойничков мы схоронили, а это не наши…” К сожалению, таких капитанов у нас довольно много. Часть с боями идёт вперёд, не успевая похоронить своих убитых, а идущие ей вслед считают отдавших свои жизни за Родину “чужими” и спокойно проходят мимо, бросая их на растерзание воронам и собакам.

Трупу безразлично — валяется ли он, разгрызаемый собаками, в поле, или похоронен с почестями по воинскому церемониалу. Но живому бойцу, идущему в бой, далеко не безразлично отношение к убитому, как к падали. Он непроизвольно ставит себя на его место и малоуютное его фронтовое существование становится ещё неуютнее и холоднее. Ведь даже самый неразвитый боец чувствует в таком отношении к мёртвым неуважение к смертному подвигу во имя Родины.

Мы всячески издеваемся над аккуратненькими немецкими солдатскими кладбищами, над тем, что в немецких обозах возят заранее заготовленные кресты. А ведь и эти крестики, и эти аккуратненькие кладбища на центральных площадях занятых городов и строгий церемониал солдатских похорон — всё есть тонкая игра на солдатской психологии, всё есть подготовка солдата к тому, чтобы он смелее перешагнул черту смерти.

В вопросе погребения убитых, равно как и в вопросе обслуживания раненых, корень зла лежит в довольно сильно распространённой деляческой психологии узколобого тоталитаризма. Пока солдат двигается, стреляет, исполняет команды — им надо заниматься, но как его убили или как он выбыл из строя по ранению — он становится “отработанным паром”, обузой, с ним уже надо “возиться”. Многочисленные, грубые сердцем деляги подобного типа не только забывают, что сие никак не совместно с нашим, коммунистическим отношением к личности, но и прямо вредит их текущим делам, ибо солдат-то чуток сердцем, всё видит, всё замечает, из всего делает свои тихие выводы. И чем больше становится усталость от войны, тем вреднее действуют на людей все эти неполадки.

3. Об уборке трупов неприятельских солдат.

Наступившая весна и стремительное таяние снега обнажили на местах кровопролитных зимних боёв тысячи трупов неприятельских солдат и наших красноармейцев, которые были в своё время занесены снегом. Все поля и дороги на Дону между Доном, Донцом и Осколом сейчас усеяны трупами раздетых, пожираемых собаками и птицами немцев, мадьяр, итальянцев, румын. Среди них попадаются и трупы красноармейцев. В некоторых местах вблизи населённых пунктов валяются сотни и тысячи оттаявших трупов. Вдоль всей железнодорожной линии между Валуйками и Касторным трупы лежат сплошняком. На выгоне у г. Новый Оскол валяются на поверхности земли около трёхсот трупов мадьяр и немцев, у доброй трети которых обрублены ноги (горожане снимали сапоги). Но видно было, что кто-то начал заниматься уборкой. Ссылаются на то, что вот оттает земля, тогда выроем яму, соберём и похороним. Но земля оттает позже, чем трупы разложатся и начнут распространять заразу и эпидемиологические заболевания.

Необходима немедленная строжайшая директива местным органам советской власти, чтобы силами населения трупы были собраны и захоронены или сожжены. Без подобной строгой директивы с обязательной проверкой исполнения ничего не будет сделано и тогда вспышки эпидемических заболеваний не избежать.

Вот те три вопроса, по которым я считал своим долгом информировать Вас.

За время войны я побывал на многих фронтах и во многих армиях. К сожалению, приходится установить, что в наших боевых и политических донесениях, равно как и в отчётах и информации, далеко ещё не изжит элемент хвастовства, очковтирательства и замазывания теневых сторон армейской жизни и боевой практики. Так было со “взятием” Холма, Рузы, Сум и многих других больших и малых населённых пунктов. Так систематически “на глазок”, с потолка сообщают в Ставку цифры неприятельских потерь и трофеев. Так, мне кажется, информируют и по тем вопросам, которые стали предметом этой записки. Там, у места событий, особенно видны пагубные последствия такой “практики”. У нас неисчерпаем резервуар людских ресурсов, велика, неисчерпаема выносливость и привычность ко всему воюющего советского человека. А на войне всякий просчёт, проистекающий от неверной информации, влечёт за собой излишнюю трату драгоценной человеческой крови и нервов»[26].

Читая докладную записку подполковника А. А. Суркова в Центральный комитет партии, невольно думаешь о том, что этот документ — самая главная его фронтовая корреспонденция. Самая честная, правдивая и действенная. Наверняка её читали и Верховный главнокомандующий, и члены Ставки. Потому что после этого вышли приказы