«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

её на церковной площадке рядом с протоиереем. Хотелось бы благочестиво закончить этот очерк, т. е. описание какого-либо благочестивого поступка, но не суждено. Рассказывали, что после смерти её осталась не намеченная никому в наследство ротонда на лисьем меху, и она была причиной раздора между наследницами. Как не вспомнить при этом евангельское: «Разделиша ризы его себе и об одежде его меташа жребий».

Tempora mutantur et nos mutamur in illis.[194]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 548–555.

«Бирючата»

[1961 г. ]

«Amicus Plato, sed magis amica veritas est»[195]

Этим словом часто называли детей о[тца] протоиерея, и оно являлось не простой заменой слов «дети Бирюкова» подобно тому как детей попа называли попята, а содержало в себе определённую характеристику семьи, её специфические черты. В семье о[тца] протоиерея было семь сыновей и три дочери. Один сын умер в раннем возрасте. Если постараться определить, что являлось наиболее общим характером для семьи, то это было то, что дети, особенно мальчики, учились плохо. В самом деле, из семи сыновей его только двое закончили образование – среднее и высшее, а остальные пять не кончали даже среднего образования и судьбы их сложились по различному. О[тец] протоиерей не раз говорил диакону, своему свату: «если бы, диакон, твои дети так же учились, как мои, то ты бы давно бросил их учить». Диаконские дети, наоборот, учились хорошо. Как это получилось с семьёй о[тца] протоиерея, об этом и будет речь ниже, а также пока дано будет, какое именно специфическое содержание вкладывалось в это слово – бирючата.

Старший сын о[тца] протоиерея Всеволод умер только в прошлом году в возрасте около девяносто лет. Он пережил многих своих братьев и сестёр. Достоверно известно сейчас из семьи остались в живых средняя дочь – Софья, младший сын Григорий; предположительно – сын средний Андрей. Всеволод был исключён из [автором не указано, из Пермской духовной семинарии – ред. ] по неизвестной автору сего причине. Так началось в семье неблагополучно с учением детей. Не повлияло ли это в будущем и на других, не оказалось ли заразительным примером? Сначала он был диаконом в Бродокалмаке. Не счастливило ему в семейной жизни. Первой женой у него была Надежда Васильевна Ганимедова. Она была удивительно нежным и эфирным созданием: ангел во плоти. Тихий голосок, тонкие, мягкие черты лица, блондинка, мягкие жесты – такой она осталась у всех в памяти. Она рано умерла от туберкулёза. Осталась у них дочь – Клаша – вылитая мать. Росла она нормально. Выучилась в епархиальном училище.[196] Развилась в пышную цветущую девушку. С детства опасались, не унаследовала ли от матери туберкулёз, но когда увидали её цветущей, решили – ну, очевидно, нет. Увы! Получилось не так: в следующем же по окончании епархиального училища году она схватила воспаление лёгких, которое перешло в скоротечную чахотку и … она сгорела. Всеволод снял рясу и пошёл в псаломщики. После этого он ещё дважды женился, но жёны в скором времени умирали. Одной из них была екатеринбургская Коптякова, а другой камышловская Логинова. После революции, будучи уже вдовцом, он составил с одной монашкой «промкомбинат»: они шили стежаные одеяла и продавали. Под конец жизни он обитал у сына от третьей жены, который работал в Нижнем Тагиле бухгалтером и жил холостяком. Как передавали, он до глубокой старости был жизнерадостным и шутником, каким он был и в детстве.

Второй сын – Константин был уволен из Пермской дух[овной] семинарии из II-го или III[-его] класса.[197] Причина хранилась в тайне, но можно с большой долей вероятности предположить, что уволен он был за пьянство. Сначала он работал псаломщиком в селе Харловском Ирбитского уезда. Затем он был назначен священником в с[еле] Шутиху Шадр[инского] у[езда]. Он был женат на дочери Бродокалмакского купца Ионы Шишкина и овдовел через год: жена [Анна] умерла при родах. Всю жизнь он прожил священником в Шутихе, причём выдержал самый строгий искус в жизни: его после революции не пошевелили и дали дотянуть его миссию до могилы. У него был мягкий материн характер, а не отцовский: это его спасло. Личная жизнь его сложилась так. Неподалёку от села была мельница не в посёлке, а на отшибе. Дочь мельника решила разделить его судьбу. Ещё до революции у них были дети. После революции, как говорится, они «прикрыли грех» – повенчались. Константин был полной противоположностью своему отцу: тихий, обходительный, много помогал своей старшей сестре, оказавшейся в беде.

Третий сын Михаил был самым выдающимся в семье. Он учился в Тобольской дух[овной] семинарии. После неудачи, постигшей двух сыновей в Пермской дух[овной] семинарии, решено было в дальнейшем учить сыновей в Тобольске. Михаил был очень одарённым юношей с широким размахом души. Последний он обнаружил ещё в семинарии: любил кутнуть, пошуметь, одним словом показать себя. В Тобольске, как видно, в этом отношении было вольготнее, чем в Перми. В это время он носил пышную шевелюру волос и имел вид юноши-забулдыги. Ему удалось кончить семинарию, но память о себе, как говорили, он оставил в Тобольске и в семинарии громкую.[198] В Тече в это время, бывши на каникулах, Михаил тоже любил размахнуться, кутнуть, пошуметь. Особенно это произошло после того, как жена теченского земского начальника Елизавета Ивановна, меценат всех одарённых теченских юношей, открыла у него драматический талант. Этот талант у него несомненно был, и за ним, чтобы привлечь его к участию в спектаклях, стали «ухаживать», просить, кланяться, а он, как балованное дитя, стал «куражиться», ломаться, задаваться: «поухаживай, так я, может быть, и соглашусь». Появилось создание: раз я признанный талант, то, значит, можно размахнуться ещё шире. В церкви выступал хор из епархиалок и семинаристов под управлением А. А. Игнатьева, в котором Михаил пел басом, однако, когда приехали пермские семинаристы, просил не говорить им, что он поёт. К пению в хоре он относился несерьёзно, что доставляло огорчение регенту. Так, когда однажды пели концерт «Бог богов», в котором несколько раз повторялись эти слова, он злоупотреблял их повторением и затормозил движение мелодии. По существу это была хулиганская выходка. Когда была свадьба его старшей сестры, он был шафером и во время торжеств гулял вовсю.

По окончании семинарии он в течение года был учителем в деревни Кирды Теченского прихода. Через год торжественно провожали его на учение в Ярославский Демидовский лицей. В это время он одевался «под Базарова»: вместо пальто носил «ротонду» безрукавку. Явившись на следующие