«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

из священнослужителей совершал евхаристию в нетрезвом виде, не говоря уже о том, как совершались, так называемые требы: крещение, отпевание и пр. О[тец] протоиерей в этом отношении был безупречен, если можно так выразиться в этом случае, безупречен до педантизма. Совершал ли он богослужение, или присутствовал в качестве молящегося, а также на требах, он всегда являлся «истовым» пастырем, ревнителем благочестия. Что касается его деятельности как настоятеля церкви, его попечительного отношения к ней, то его можно было поставить в пример любому настоятелю. Не больше как через четыре-пять лет церковь белилась, крыша у ней красилась, а также церковная ограда и прочие строения. Внутри церкви была чистота и порядок. Трапезники были всегда на чеку. Пол в церкви часто мыли. На Пасхе, когда была распутица, на пол разбрасывали сосновые ветви, чтобы пол не так загрязнялся. В церкви был при нём сделан новый иконостас в летнем приделе; в зимних приделах заново были расписаны стены и потолок. Ризница и принадлежности, необходимые для совершения богослужения – всё было в достаточном количестве. Когда екатеринбургский владыка совершал объезды по епархии, то везде начиналась суматоха: ремонтировали, мыли, красили, а о[тцу] протоиерею эта спешка была не нужна: он был готов к приёму в любое время. Также что касается разной отчётности, то всё было приведено в ажур: псаломщики и диакон так были им вышколены, что о какой-либо неаккуратности не могло быть и речи. Когда он однажды был избран благочинным, то он навёл по благочинию порядки, которые потом помнили. У него всегда при церкви были оборотные средства – от церковных весов на базаре и прочего и когда один владыка совершил в Тече богослужение – литургию, то ему было поднесено старостой церкви триста рублей на том подносе, на котором он собирал во время богослужения копейки, семишки, пятаки.

После всего вышесказанного о служебной деятельности о[тца] протоиерея, кто мог сказать, что он не достоин протоиерейского чина? Разве только безнадёжно завистливый человек, каковые, правда, среди духовенства были нередкими.

О[тец] протоиерей ездил в Кронштадт специально за тем, чтобы посмотреть, как совершает богослужение о[тец] Иоанн Кронштадтский. Он рассказывал, как он стоял в алтаре и наблюдал за ним. Он ездил на поклонение Абалакской иконе Божией Матери и привёз копию с неё. Он следил за церковной жизнью, был в курсе всех церковных событий и много читал в этой области. Он выписывал одну или две газеты и следил за событиями. Люди, имевшие случай беседовать с ним на политические темы, говорили, что он разбирался в тонкостях политики много глубже, чем кто-либо другой. Он читал произведения художественной литературы и особенно любил произведения Чехова. Заговорить при нём о каком-либо произведении Чехова – это, наверняка, значило вызвать его на беседу. Он выступал на воскресных чтениях в школе – читал с большим мастерством чеховские рассказы. В этом отношении, будучи стариком, он был не ниже, если не выше некоторых молодых семинаристов того времени. Из этого нельзя не сделать заключения, что он был не глупым человеком.

Каким он был со стороны эмоций: добрым, злым или чем-то средним между первым и вторым. Как можно охарактеризовать его отношения к семейным и родным? У него была единственная сестра – Таисья Александровна. Она рано овдовела, а на руках её осталось четверо маленьких детей. О[тец] протоиерей, можно сказать, определил ей modus vivendi.[190] Он предложил ей поехать в Камышлов, нанять там квартиру и воспитывать его детей, которые учились в дух[овном] училище по три человека одновременно. Таким образом, по существу он взял на своё обеспечение семью своей сестры. Летом все четверо её детей и приезжали в Течу к дяде на каникулы. Правда, Таисья Александровна брала к себе на квартиру и ещё кого-либо, но основным контингентом в числе её квартирантов являлись дети о[тца] протоиерея. Два сына о[тца] протоиерея учились в высших учебных заведениях. Он, скрепя сердце, высылал им деньги, на содержание, потому что он, во-первых, не разделял их стремления к высшему образованию на юристов, а, во-вторых, он знал, что добрую половину высылаемых им денег они пропивали. Так он говорил: «Лучше бы я эти деньги в печке сжигал, чем посылать им», но поворчит, поворчит и вышлет. Так и в других случаях поворчит, а когда нужно что-либо сделать, помочь – сделает. Дочерям, например, как принято было тогда, давал хорошее приданое. Из этого видно, что никаких особых отступлений он норм в области эмоций тоже не было.

Но если всё сказанное выше можно отнести к деснице его, то совершенно другое приходится сказать о шуйце его. Он был груб в обращении с другими до хамства и жаден тоже до хамства. Вот его отношения к прихожанам. Приходит кто-либо с просьбой, робко остановится у дверей, снимет шапку и скажет: «бачко, мне бы ребёночка покрестить». Подходит он и начинает: «икону видишь?», всей пятернёй забирает его волосы и треплет со словами: «крестись!» Что это? Конечно, хамство. Ну, скажи, научи! Нет, надо унизить, оскорбить достоинство человека. И это было стилем его отношений к прихожанам. Едет за сборами, берёт свою пудовку, а пудовка эта вмещает в себя верных полтора пуда. Ему насыпают, он палочкой поколачивает, чтобы зерно ложилось плотнее и пока не насыплют до верху, не берёт. Как это назвать? Не хамство ли? В семье. Дочь Евгения при переходе в шестой класс получила переэкзаменовку. Об этом отпечатано было в епархиальных ведомостях.[191] Стало всем известно. Обидно? Да, обидно. Но … на вечере, среди танцующей молодёжи, где были и юноши, позорить за это дочь, язвить…. Не означало ли это: открыть её душу и при всех наплевать в неё. Или: на том же вечере отозваться о девушках – его же дочерях и племяннице: «я знаю, что им надо», сказать с такой интонацией, которая не оставляла никакого сомнения в том, что это означало. Что это? Не самое ли это, если можно так выразиться, хамское хамство? Решил на вечере подшутить над своей племянницей девочкой 15–16 лет – напоить её пьяной. Уговаривали: «Дядя, нельзя это делать!» Нет, вынудил, девица опьянела и свалилась. Что это, как не хамское хамство!

Сын студент, желая скрыть от него горящую папироску, сунул её в рукав. Он: «Мишка, рукав спалишь!» И так постоянно названия для сыновей: Мишка, Колька,… в семейной среди и при других.

Отношение к детям. Во чтобы то ни стало добиться, чтобы ребёнок заплакал. Не отстанет, пока не добьётся. Безразлично: свои или чужие. Проводы детей: расставание, слёзы