«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

его стал уже приближаться к купеческому: зимой, например, на ногах казанские валенки с разшивкой, романовский полушубок, шапка с бархатным верхом. Барышни стали называть его Василием Антоновичем. Скучать было некогда, потому что Антон Лазаревич, можно сказать, ещё только выходил на широкую дорогу в «расейском» масштабе, а Василий Ант[онович] был его alter ego. Если случалось свободное время, всегда можно было встретиться с кем-либо из ближней родни. Приходилось, например, его иногда видеть играющим в шашки с дядей Василием Егоровичем, причём на доске у них были не шашки, а у одного – золотые монеты («золотяги»), а у другого – серебряные («серебряки»). Но главным было то, что расширялся торговый горизонт. Раньше Антон Лазаревич довольствовался только Ирбитской и Крестовской ярмарками, а теперь уже перешагнул на Нижегородскую, и во всех этих случаях Василий Антонович сопутствовал отцу: для него ведь всё это и делалось, ему продолжать дело. И вот после одной из обеден в Теченской церкви служили молебен «в путь шествующим», а на другой день отец с сыном с невидимо присутствующим после молебна и Святым Духом отправились в дальний путь: до Перми по «чугунке», а дальше до Нижнего водой.[179] Сколько новых впечатлений! Где уж тут думать о гимназии: сама жизнь перед Вас[илием] Ант[оновичем] развёртывалась «университетом», шумным, пёстрым, многоголосым. И сколько соблазнов! Кто читал рассказ Д. Н. Мамина-Сибиряка «Штучка» о купеческих «нравах» на Ирбитской ярмарке, а они, конечно, мало чем отличались и от нижегородских, тот поймёт, в какое же море соблазна мог погрузиться здесь В. А., если бы не было около него батюшки. Главным же для него здесь было, что имел в предмете и Антон Лазаревич, это постичь тайну торговли, понять и почувствовать, как это делается, и Антон Лазаревич не таил от него ничего: он сам действовал и ему говорил: «вот смотри, как это надо делать!» А делать надо было так: суметь войти в доверие к кому-либо из всероссийских тузов, получить товары в кредит и реализовать их умело. Так и получалось у Антона Лазаревича: товары ему давали в кредит, зимой кто-либо из контролёров кредитора заезжал в Течу посмотреть, как идут дела у Ант[она] Лаз[аревича] и реализовать часть закредитованной суммы, а так как у Ант[она] Лазаревича всё шло в ажур, то кредиты росли, и товары в магазине тоже росли. Позднее как-то у Вас[илия] Ант[оновича] его интимные друзья, собутыльники в такую минуту, когда язык у человека развязывается, спросили, на какую-же сумму через магазин в течение года проходит таким путём товаров, то он назвал, примерно, сто тысяч, а процент за работу, примерно, восемь. Так вот и возникает вопрос: стоило ли ездить на ярмарку в Нижний и обучать торговому делу Василия Антоновича.

«Молодо зелено – погулять велено» – закон для молодёжи, а для развлечений на ярмарке знаменитый певец того времени, солист его императорского величества Николай Николаевич Фигнер выстроил на свои средства театр и сам приезжал петь в этом театре со своей супругой Медеей Фигнер.[180] Позднее не гнушался этим театром, как это видно из фильма «Яков Свердлов» и Ф. И. Шаляпин. Вас[илий] Ант[онович], как видно не зря три года учился в гимназии: потянуло послушать Фигнера. Позднее он так рассказывал о своём впечатлении от пения: «его послушать и умереть», а видел он его в «Пиковой даме», к слову сказать, рассчитанной при создании П. И. Чайковским на исполнение в заглавной роди супругами Фигнер. Конечно, о своём впечатлении от Фигнера Василий Антонович отозвался густо романтично, что свидетельствует о том, что он не успел ещё огрубеть в житейских и коммерческих делах.

На ярмарке всегда появлялись какие-либо новинки из техники, и Вас[илий] Ант[онович] привозил их в Течу. Так, однажды он привёз граммофон с несколькими пластинками. Среди пластинок были две с оперными ариями: «Чуют правду» в исполнении баса Бухтоярова и «Прости, небесное создание» в исполнении Фигнера. Хозяевам, однако, больше нравились народные песни: «Ах, сегодня день ненастный», «Шла я Маша», а из оркестровых – «Малороссийский марш». Что было, когда разузнали о таком чуде люди? Началось паломничество. Не обошлось и без того, что «простые люди» из прислуживающих заглядывали в трубу: нет ли там кого-нибудь. Позднее Вас[илий] Ант[онович], когда уже сделался главной хозяйства, привёз мотоцикл. До этого теченским чудом казался велосипед, который купил своему сыну земский начальник по случаю получения им аттестата зрелости; удивляет, как он ездит, а не падает, а тут настоящая машина да ещё к тому же шумливая. Что только было? Когда В[асилий] Ант[онович] выезжал за село, то было ещё ничего, правда, шумно, а когда возвращался под вечер, то впереди него неслись телята, гуси, шарахались с дороги и старались взлететь, коровы дико жались к домам и тряслись, а он, как вихрь проносился к себе домой. В волость поступали жалобы, была даже устроена по этому вопросу сходка. Так натуральное хозяйство деревни вступало в противоречие с внедряющимся в неё капитализмом.

Ещё при жизни Антона Лазаревича, в 1905–1906 гг. одним из показателей лёгкой удачи и счастья была предпринята попытка проникнуть в «жизненное пространство» его и при том в наиболее чувствительном месте его – в Кирдах. Случай этот, нужно прямо сказать, был не продуманным, прямо глупым, не к чести будь сказано о виновнике его. А виновником его был Миша Петров, тот всем известный семинарист, ярый служитель «мамоны», который по субботам, в которые Кирилл Михайлович, семинарский повар, готовил голубцы, говорил: «ради голубцов можно и двойку в этот день получить», т. е. он хотел этим сказать, что по субботам даже и умственная деятельность не должна мешать желудку выделять желудочный сок. Но как могла получиться такая разительная перемена в существовании Миши Петрова, в его деятельности? В ответ на этот вопрос приводились некоторые биографические сведения о Мише, а больше догадки, очень туманные и рискованные. «Чужая душа – потёмки» – не зря говорится в пословице. Из биографии Миши было известно, что он происходил из зажиточных крестьян, не то земских ямщиков, не то мельников, живших где-то вблизи Ирбита. В семинарию он попал по окончании Камышловского дух[овного] училища. Вот и всё, что можно было при желании проверить, а дальше шли уже догадки. Отправным моментом догадок было то, что в данном случае, очевидно, имело место быстрое обогащение: «привалило счастье», и человек сорвался со старого, насиженного места на новое, будь оно хоть, как говорят, принципиально новое, другое. Но где может «привалить» такое счастье? Тут и вспомнили, во-первых, то, что Миша родом из-под Ирбита, и что под Ирбитом, во-вторых,