«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

противодействию – это же, если хотите, сколько научные – столько и житейские положения. В результате ни «дающая», ни «берущая» рука не оскудели, и консистория санкционировала брак Алексея Егоровича на Павле Ивановне. Таким образом, под контролем Антона Лазаревича (так надо по существу смотреть на эти события) оказалось приличное «жизненное пространство». Скажите после этого, разве мог Ант[он] Лаз[аревич] смотрел на него, как на некий абстракт, а не как на объект? Пусть на этот вопрос ответит сам Иммануил Кант. Пространство, охваченное Ант[оном] Лаз[аревичем], оказалось не только объективным, но и активным: оно пришло в противоречие с другим пространством – сферами торговли и в результате: Анна Степановна, торговавшая тем, другим по соседству, закрыла лавочку; в след за ней, сколько ни сопротивлялся, закрыл лавочку Миронов; оставил за собой торговлю пряниками, орехами и конфетами Николай Васильевич Пеутин, но разве это торговля, когда у Ант[она] Лазаревича был уже более или менее широкий ассортимент товаров. Всё-таки это был только разбег. «Ну а как же, спросите вы, Антон Лазаревич убедился, что и время, эта тяжёлая философская проблема, на которой поскользнулся Иммануил Кант, тоже существует объективно, осязаемо, слито с реальными – предметами, вещами?

В девяностые годы Течу и её окрестности постигло большое горе: голод, голодные осень, зима и засушливое лето. Это было совершенно реальное, а не какое-либо абстрактное время голода. Как же это время «голодал» Антон Лазаревич? В его каменной кладовой – амбаре был запасец хлебца на «чёрный день». Сюда, к этому амбару, «под заклад» за хлеб несли всё: шубы, тулупы, шали, сарафаны – всё, только дай еды! Рядиться не приходилось. И всё это так и осталось у Ант[она] Лазаревича: было получено за бесценок, а после голодного года реализовано «по чистой совести». Скажите, разве это не говорило Антону Лазаревичу о том, что время голода было для него совершенно реальным средством обогащения. Пусть на это ответит Иммануил Кант.

Так росло и росло богатство Антона Лазаревича. Купца-самодура в духе драм А. Н. Островского, конечно, из него не получилось: он не был ещё в таком масштабе – это раз, да и времена были не те – два. Но слава о нём шла уже широко и, когда Елена Антоновна созрела в невесту, жених явился в Течу из Зырянки, что в 45 верстах от первой. Конечно, он был из торговцев: кому же другому иметь такой острый глаз, как не купцу на дочь купца. Итак. Покинула Течу Елена Антоновна. Всплакнули, но что делать? Была она весельчаком, затейницей. Остались у Новиковых в семье: Анна Антоновна и Вася. Насчёт Анны Антоновны было решено: по примеру Елены пусть выучится в сельской школе, а потом пусть сидит и ждёт жениха. Ну, немного пусть поучится торговать. А вот что делать с Васей, когда он кончит школу? И в этом вопросе сознание Ант[она] Лаз[аревича] и Марии Ег[оровны] старалось не отставать от бытия, а бытие было уже таковым, что они уже «вышли в люди» и, следовательно, им должно быть доступно то, чем пользовались другие. Вопрос шёл о том, что Васе нужно дать дальнейшее образование, но где? – стоял вопрос. У Мироновых был опыт устройства их сына Вани в Камышловское духовное училище, но он оказался неудачным: Ваня был оттуда исключён. Решение вопроса было подсказано сыном теченского земского начальника, екатеринбургским гимназистом – Александром Стефановским: Вася должен поступать в Екатеринбургскую муж[скую] гимназию, благо – подвернулся счастливый случай – Саша Стефановский может подготовить его и к вступительному экзамену, конечно, за известную мзду. Почему нет? Средства есть: Новиковы были уже в силе. И вот в Тече появился второй гимназист.[177] Если бы Ант[он] Лаз[аревич] был подразвязанее, каким был, например, чеховский Лопахин, он мог бы сказать: «Смотрите: был я «нужа карабаева», а вот сынок мой Вася учится в гимназии с сыном – кого же? – самого нашего земского начальника, самого высокого барина на нашем селе». Но Ант[он] Лаз[аревич], в душе, вероятно, имея эту мысль, в слух её не высказывал, тем более, что и Вася не обнаруживал рвения к науке: каждый год приезжал нанимать того же Сашу Стефановского, теперь уже студента Московского университета, репетировать его. Терпение, наконец, лопнуло, когда Вася привёз хвосты при переходе в четвёртый класс, и решено, что из Васи чиновника, очевидно, не выйдет и нужно приучать его к торговому делу. В конце концов – так и должно быть: кто-то должен же взять в руки отцовское дело. По существу это было поворотом, если так можно выразиться от романтики к реализму.

Тем временем Анна Антоновна вызревала в невесту. После сельской школы, как уже сказано выше, она не училась, да, по правде говоря, это было и не к чему: быть женой торговца – хватит и школьного сельского образования. Читать книжки – романы она понемногу читала, принимала участие в общественной жизни. Так, когда наша учительница Елизавета Григорьевна устраивала в школе ёлку, она помогала клеить игрушки, золотить орехи, украшать ёлку. Добивалась даже от отца, чтобы он дал на ёлку пряников, конфеток, орехов. Когда же была коронация, то она школьникам нашла много разноцветных кулёчком, в которые отец разрешал наложить из склада всякой всячины – пряников, орехов, конфет. На вечерах она была тоже не ниже других, скажем, епархиалок: польку, «кабрелку» танцевать не хуже других. Нечего говорить об одеянии, о модах: денег не жалели на это, а швеям-модницам не всё ли равно кому шить: с образованием или без образования они – платили бы деньги. Вот только когда на селе устраивались спектакли, брать её в труппу «обегали» – низка де по образованию, а зря: она могла бы, например, сыграть Липочку по драме А. Н. Островского не хуже какой-либо с образованием. У Анны Антоновны была, кроме того, свойственная преимущественно женщинам, способность в поведении, в манерах держаться с другими, сливаться в один колорит. С детства привыкшая быть в обществе девочек, которые после школы учились дальше, она усваивала их манеры и в последствии у ней выработался особый такт в обращении с другими, даже более или менее культурная речь. … Не обижена была Анна Антоновна и наружностью. К тому же в это время уже много было кое-чего, о чём Н. А. Некрасов сказал: «молодись за пятачок!» Ждала ли «его» А[нна] Антоновна? Конечно же, ждала, но только не думала она, что «судьба» её придёт с той стороны, с которой она пришла. В жизни бывает так, что какое-либо событие как будто мимо тебя идёт, как будто краешком тебя