«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

Павел Иванович Рыжков.

Павел Иванович был из Шадринка. Там у него был свой дом. По окончании работы в Тече, он уехал в Шадринск.

Василий Иванович Ванцев.

Здесь указаны те из теченских писарей, которые работали в Тече более или менее продолжительное время. Во время работы Ванцева был ещё помощник его – юноша Русаков. Он был из окончивших городское училище.

Писари держались в стороне от теченского общества. В их функции, очевидно, входило ведение учёта земельных участков, исчисление налогов, в частности, так называемого «подушного», разного рода переписка. Они не имели административных функций, однако были влиятельными людьми. Как известно, в практике было делать описи имущества у неаккуратных налогоплательщиков и распродажа описанного. Нужно сказать, что в Тече не слышно было, чтобы были в практике распродажи. Может быть единичные случаи и были, но без особенного шума.

В летнее время бывали случаи тяжб из-за потрав. Потравы чаще всего были по недосмотру в поле за лошадьми. В таких случаях устраивалось обследование места потравы, подсчёт причинённого убытка. Это была функция сельского старосты. Приглашались «понятые». Чаще всего дело кончалось полюбовно выпивкой.

Во время японской и первой империалистической войн солдаткам давалось пособие, в распределении которого принимали участие органы сельского самоуправления. Как говорили, в этом случае бывали злоупотребления.

Нужно отметить, что сельские органы самоуправления, как видно, были не на высоте; доказательством чего может служить случай с самоуправством и самосудом, совершённым над конским вором Ермолаем, в котором принимали участие и староста, и старшина.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 426–428.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Алексей Семёнович Меньшиков

(Светлой памяти нашего сельского врача)

[1961 г. ]

Когда из Течи подъезжаешь к Нижне-Петропавловскому селу, то за польски́ми воротами, по правую сторону дороги, встречаешь почти на пол версту раскинувшиеся владения Нижне-Петропавловской земской больницы. От самых польски́х ворот и до больницы берёзовый лесок обгорожен пряслом. Больница была расположена у крутого рва – между ней и селом.[164] У самого рва было небольшое здание, в котором одно время производился приём больных. Здание это было памятно автору сего, потому что здесь ему в течение, примерно, пяти-шести недель делались перевязки по поводу перелома левой руки. С этим же зданием от этих же времён связано курьёзное воспоминание о том, как одна тётушка вышла из него вся в слезах: фельдшер или кто-то из практикантов назвал её желудочную болезнь катаром, а ей показалось, что ей намекнули, что у ней случилась эта болезнь от татар. Из этого случая вытекает, как нужно осторожно обращаться с учёными названиями болезней в присутствии больных.

В средине широкого двора находилось большое двухэтажное здание, большое, конечно, по деревенским масштабам, кирпичное внизу и деревянное вверху. Внизу его позднее производились приёмы, была расположена аптека и часть покоев для больных. Верхняя часть предназначалась для стационарных больных. Это здание опять-таки памятно автору сего по поводу перелома руки, потому что сюда именно в одну из комнат принесли его, шестилетнего, на руках, положили на стол, и он ждал, когда же отрежут руку ему. Пришёл мужчина средних лет, посмотрел на руку, покачал головой и сказал: «ну, артист!» За несколько дней до этого ему пришлось сшивать веко левого глаза одному из сыновей теченского протоиерея, рассечённое на «гигантских шагах».[165] Потом делали промывание ранки, причём немного щекотало, было больно, когда руку выпрямляли (перелом был полный, и кость вышла наружу), присыпали чем-то жёлтым, наложили досочки вроде коры, забинтовали, а руку подвязали на лямку, перекинутую вокруг шеи. Только тут больной понял, что руку отнимать не будут. Через несколько дней этот же человек проезжал в Бродокалмак и когда увидел своего пациента на заборе, погрозил ему кулаком. Это был наш земский врач – Алексей Семёнович Меньшиков.

* * *

Когда еженедельно пациента с ломаной рукой привозили на перевязку, то он постепенно ознакомился и с другими строениями больницы, конечно, поверхностно и узнал, что в некотором отдалении от главного корпуса было ещё небольшое здание, как он узнал позднее, для заразных больных. Осмотрел он также двор, широкий, с хозяйственными постройками. На дворе было всегда большое движение: то везли бочку с водой, то дрова, то какую-то посуду, то подавали кому-либо из обслуживающего персонала – фельдшеру, оспеннице или акушерке – лошадь для выезда куда-либо. Это было «владение» Алексея Семёновича Меньшикова – место его работы и вместе с тем его детище, дело его жизни: сюда он приехал по окончании Казанского университета, всю жизнь здесь проработал бессменно и переехал отсюда в Камышлов только за тем, чтобы там умереть. Точно никто не знал социального происхождения А. С., а также того, где он учился до университета, но стоило только послушать, как он пел «соловьём залётным» и видеть его в этот момент, чтобы безошибочно определить: «семинарист!» Женат был А. С. на вдове священника – Александре Николаевне Оранской. Весь род Оранских, родственники А. С. по жене, были духовного сословия. Дружбу с кем-либо А. С. водил по этой же линии. Итак, «все дороги ведут в Рим»: А. С. наверняка был семинаристом.[166]

Что значило быть земским врачом в те отдалённые времена: в конце 19 и в начале 20 в[еков]? Прежде всего, где проходили границы района, на обслуживание которого рассчитана была эта больница? Да были ли эти границы? Была больница в Далматове, в 70 верстах от Нижне-Петропавловской; была больница в Каменском заводе в 70 в[ерстах] от неё. Дальше, по направлению к Челябинску был фельдшерский пункт в Бродокалмаке под контролем А. С. в 27 в[ерстах] от Нижне-Петропавловской больницы. Больше больниц не было. Где же проходила граница «владений» А. С.? Кто её определял? По направлению к Каменскому заводу было много татарских деревень.[167] Они, очевидно, тяготели к Нижне-Петропавловской больнице. Так и было: редко, редко, но можно было встречать среди пациентов татар, главным образом – татарок. По направлению к Далматову верх-теченские монашки, в 24-х верстах от этой больницы, относились по принадлежности к ней и были, так сказать, целой организацией, входившей в район Нижне-Петропавловской больницы.

Можно ли сказать, какой же контингент населения входил в обслуживание этой больницей? Едва ли! Нечего говорить о том, кем же должен являться земский врач по специальности? Терапевтом, хирургом, эпидемиологом, дантистом? Сердечником, невропатологом, онкологом, окулистом? Он должен быть всем и … ничем, если подойти к нему с точки зрения узкой специальности. Вопреки известному положению уважаемого Кузьмы Пруткова –