«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

родовых ветвей: и зажиточных и захудалых. Мы не знали и, признаться, и не интересовались генеалогической линией Николая Яковлевича, а удовлетворялись только самым фактом его существования в нашем селе. Не знали мы также и того, когда и при каких обстоятельствах началась служебная деятельность Николая Яковлевича в качестве урядника и нам, детям, казалось, что он и родился уже урядником, т. е. потомственным членом деятелей в этой должности.

Вероятно, потому, что он был коренным теченцем, он был бессменным в этой должности в течение чуть-ли не двух с половинной десятилетий. Становые приставы после Селивестрова, дольше всех задержавшегося в Тече, – Кулеш, Скрипицын, Атманский – каждый по своему оставивши по себе память, сменялись, а он оставался бессменным. У него была удивительная черта характера – быть незаметным на своей работе. Он мог бы, например, явиться перед теченцами в образе унтера Пришибеева.[162] Другие урядники обычно и были таковыми, а у него этого не было. По должности он должен был бы являться и Держимордой[163] – скуловоротом, но по его физическому складу он не отвечал этому требованию: роста он был среднего, атлетическим сложением не отличался, имел вид заурядного мужичка с бородкой a la Николай II. Казалось, что в Тече у нас жил обыкновенный мужичок, который только время от времени выступал в роли урядника.

В глазах теченцев Николай Яковлевич не представлялся им в роли носителя власти, противостоящей им, а, если хотите, в роли попечителя об их спокойствии и благополучии. Так, когда с появлением в Тече кузнецов-драчунов Крохалёвых в моду вошли драки с поножовщиной, с убийствами, население просило Николая Яковлевича защиты от буянов. Но главной функцией службы Николая Яковлевича являлось переправлять по этому ссыльных. Для этой цели существовал «пересыльный замок» – низкая кирпичная изба с решётками в окнах, в которой сторожил один человек, почему-то обычно из татар. Случаи с пересылкой были редкие: попадались иногда бродяги, схваченные кем-либо, были случаи, что садили туда уголовников – убийц. Служба у Николая Яковлевича, таким образом, была незаметная.

Село наше удалено было от культурных центров на 80–100 вёрст, и естественно, в нём и около него глухомань была большая. Жизнь шла по одному, раз установленному, руслу. Даже в такие критические времена, как 1905 г., в наших «палестинах» всё было спокойно. Пели «Вихри вражебные» и «Отречёмся от старого мира», но кто тогда этого не пел? Все пели! Незаметным или почти незаметным прошло даже такое событие, что однажды утром исчезли из села псаломщик Спасский и учительница Селиванова. Их «изъяли» за революционную деятельность. На самом деле это было простое недоразумение. Правда, у Селивановой Марии Ильиничны часто собиралась теченская молодёжь. Приезжал на вечеринки и фельдшер из нижнёвской больницы. Но все эти вечеринки проходили в танцах, немного пели. Больше всего подозрение вызвало, очевидно, поведение Теченского псаломщика Спасского. Он только что кончил Пермскую дух[овную] семинарию, где зарекомендовал себя человеком довольно безалаберным, со странностями гончаровского Марка Волохова из романа «Обрыв». Был ли участником этой «операции» изъятия Николая Яковлевич – так и осталось неизвестным. Ходили слухи, что «похитители» были из более отдалённых мест, потому что увезли «изъятых» прямо в Шадринск. Так или иначе, теченцы даже этот случай не хотели отнести на «совесть» Николая Яковлевича: настолько они были убеждены в его невинной, узко ограниченной пределами уголовного мира деятельности.

Обычно редко когда приходилось и видеть Николая Яковлевича при исполнении его служебных обязанностей да ещё облачённым в его форму со всеми его «регалиями». Но в двух случаях он являлся взору теченцев во всей своей красоте и деятельностью в развёрнутом виде. Это, во-первых, когда в Тече проходили воинские наборы и, во-вторых, когда через село проезжал губернатор. В том и другом случае Николая Яковлевич должен был обеспечивать охрану государственных людей и порядок проведения ими их деятельности. Очевидно, по этому виду своей службы он и именовался стражником – человеком, стоящим на страже.

Воинские наборы проходили осенью и по внешнему виду напоминали базар. Сыновей привозили их отцы. Не весёлыми были и отцы, и дети. Первые теряли работников в семье; вторые находились в полной неизвестности, что их ждёт «там», на «службе». Большинство из них от своей деревни и не бывали где-либо дальше 15–20 вёрст, а на «службу», Бог знает, куда ушлют. Были среди них и «женатики». Тем и подавно не хотелось отрываться от дома. К тому же, кто «изведал» этой службы, весёлого ничего не рассказывали. Отсюда было ясно, что песня, которую сложили про набор:

«Гришку бреют – не далеют

И стригут – не берегут» -

не была весёлой. А сколько было слёз дома, когда являлся домой забритый. Для Николая Яковлевича это были знакомые картины: сам прошёл через это же. Предприимчивые торговки только были полны энергии: они торговали «сбитнем» (чай с ароматными травами и сахаром), пирогами, пельменями.

Как деталь, нужно отметить, что воинским начальником в Шадринском уезде одно время был татарин Султанов или Сулейманов, друг теченского земского начальника Павла Александровича Стефановского, к которому он иногда приезжал в гости со всем своим семейством – женой и тремя дочерьми. В дни праздников, связанных с какими-либо гражданскими событиями, он на общих основаниях присутствовал на молебнах, снявши свою тюбитейку.

Самым ответственным моментом в деятельности Николая Яковлевича был проезд через наше село хозяина губернии – Пермского губернатора. Эти проезды проходили через два-три года. Что только делалось при этих проездах и для подготовки к ним: исправлялись дороги, ремонтировались волостные здания, готовились экипажи и тройки, муштровались для достойного приёма и деликатного обращения волостные служебные люди – писарь, писарёнок, старшина, староста и пр. В самой волости «чередили» – мыли, белили, красили. «Зерцало» – символ государственной власти – чистили до блеска. На стол постилали зелёную шерстяную скатерть. Самый проезд – торжественный поезд в две-три тройки – происходил с шумной помпой: впереди мчался верховой, который сгонял с дороги всех проезжающих в это время по ней. Удивлённые жители, не подготовленные к такому событию, иногда были так ошеломлены этим событием, что строили разные догадки, иногда не лишённые курьёза. Так, когда однажды проезжал с такой помпой вице-губернатор, то в народе пошёл толк, что проехал «с виц губернатер».

Конечно, Николая Яковлевич в момент проезда губернатора через Течу считал себя ответственным за порядок на селе. Губернатор Наумов однажды даже ночевал в Тече и провёл праздничный день в гостях у земского начальника Стефановского. Когда перед этим через Течу проезжал с помпой – с хором и свитой – екатеринбургский епископ, то он ночевал у