Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

С К.Н. Соколовым мне пришлось несколько раз беседовать по делам американской делегации. Я встречался с ним в Петрограде в бытность его приват-доцентом Петербургского университета, это был всегда очень остроумный собеседник, но не лишённый самовлюблённости. Теперь на своём министерском посту он поразил меня своим «олимпийством». Нольде, который тоже знал его раньше, в Париже рассказывал мне, как тот держал себя в парижской колонии, и выразился про него: «Какой нахал!» Не только Соколов, но и другие лица из учёной среды вели себя не так, как прежде. И Н.Н. Ленский, которому вовсе не приходилось «министерствовать», имел вид весьма чванный, гордо нося звание заведующего каким-то отделом ОСВАГа, звание, которое, я думаю, он затем старался скрывать.

Павел Иванович Новгородцев. «Республика философов»

Но были и люди, умышленно находившиеся в тени. Например, П.И. Новгородцев, игравший на самом деле весьма важную роль в области народного просвещения, почему-то скрывался за Малиновским. Мне тогда, в эпоху американской делегации, пришлось впервые лично познакомиться с Новгородцевым и вот по какому поводу. После того как состоялось назначение Гронского главой делегации, мы собирались теперь уже на заседание делегации, дабы обсудить совместно методы пропаганды нашего дела, которое надо было преподнести американцам в особой форме, доступной и самым широким массам.

Нам пришла в голову мысль привлечь для этой цели учёные круги САСШ и воспользоваться их моральным авторитетом в политических целях. Для этого мы думали составить манифест русских учёных в освобождённых от большевистского ига русских землях с призывом о помощи к американским учёным и через их посредство ко всем культурным элементам Северной Америки, чтобы вызвать всеобщее сочувствие к борьбе с большевизмом. Принимая во внимание, что сам президент САСШ был профессором и учёным, мы рассчитывали проложить путь к его сердцу, зная, что сочувствие президента было бы огромным выигрышем, так как по конституции он является руководителем внешней политики и главой исполнительной власти.

Сам выбор Гронского, профессора государственного права, который в своё время перевёл книгу Вудро Вильсона на русский язык и получил от него благодарность в форме собственноручного письма, объяснялся возможностью личных отношений с президентом САСШ. Для составления такого ответственного манифеста нам посоветовали обратиться к П.И. Новгородцеву как способному осуществить эту мысль, должным образом сформулировав манифест и собрав все необходимые подписи. Гронский поручил мне переговорить с Новгородцевым, который жил на квартире Малиновского, официального министра народного просвещения правительства Деникина (фактически им был Новгородцев).

Павел Иванович, которому я рассказал, в чём дело, тотчас же вызвал Малиновского, и мы втроём стали обсуждать этот так интересовавший нас вопрос. Новгородцев очень живо реагировал на идею манифеста, но, покрутив бороду свойственным ему жестом, указал на трудности осуществления этой мысли в короткий срок, так как учёные были разбросаны по разным местам и оставалась лишь возможность обратиться к высшим учебным заведениям. И вдруг, обращаясь к Малиновскому, он сказал: «А что вы думаете, не организовать ли нам корпорацию учёных, которая обнимала бы и академиков, и профессоров высших учебных заведений, и молодых работников науки? Такая корпорация пригодилась бы нам не только для подготовки делегации в Америку, но и для нас самих в нашей борьбе с большевиками, которая может затянуться. А сколько вопросов по восстановлению просвещения и высшего образования можно было бы решить таким коллегиальным путём, в корпорации с самым высоким моральным авторитетом в стране!»

Я улыбнулся и спросил, не хочет ли Новгородцев создать «республику философов» по Платону, на что он с самым серьёзным видом сказал мне, что борьбу с большевиками может вести только «республика философов», так как большевики — лишь авангард крупнейшего идеологического движения, существовавшего во все времена и носившего разные названия — коммунизма, коллективизма и социализма, и, следовательно, борьба с ним должна быть обоснована идеологически.

Увидя на моём лице испуг, так как я действительно встревожился за судьбу нашего манифеста, который был бы отложен до образования подобной «республики философов» или «высшей учёной корпорации», Новгородцев сказал мне: «Не бойтесь, мы вашего дела не утопим в теоретических утопиях, я понимаю практическое значение манифеста и соберу все подписи и составлю его, но не раньше чем через месяц, так как надо снестись со всеми учёными. Что же касается «учёной корпорации», то это не менее важное дело, и я им займусь». На прощание Новгородцев обещал, если манифест не будет готов к нашему отъезду из Ростова, прислать его со всеми подписями в Париж, где мы должны были задержаться по крайней мере на две недели.

Должен сказать, что у меня осталось смешанное впечатление от разговора с Новгородцевым, казалось, что дело затягивается, так как я знал цену подобным обещаниям в такое горячее время. С другой стороны, меня заинтересовала личность Новгородцева, которого я знал лишь по книгам. Когда я рассказал Гронскому о манифесте и о предложениях Новгородцева касательно создания такой учёной корпорации, где обсуждались бы все вопросы восстановления просвещения и образования, мы не могли не изумиться новизне этой мысли, которая в сущности была предвосхищением того, что в эмиграции уже вылилось в академическую федерацию рассеянных по всему земному шару русских академических групп.

«Республика философов» в качестве самого могущественного средства в борьбе с большевизмом осуществилась ровно через два года в Праге в собрании первого академического съезда русских учёных за границей, где я снова встретился с Новгородцевым, а Гронский был там в качестве председателя первой академической труппы за границей, учреждённой в 1920 г. в Париже. И Гронский, и я были тогда, весной 1920 г., ещё в период Врангеля, инициаторами создания парижской академической группы, являясь только исполнителями большой и оригинальной мысли, высказанной Новгородцевым осенью 1919 г. в связи с идеей манифеста русских учёных к американским.

Сам манифест и собирание подписей под ним не осуществились из-за катастрофы деникинского движения и роспуска в апреле 1920 г. генералом Врангелем нашей делегации. Думаю, что, не будь этих событий, Новгородцев сдержал бы своё слово и доставил бы нам манифест в Париж.

Встреча с Новгородцевым произвела на меня неизмеримо большее впечатление, чем шумная и не лишённая размаха и блеска, правда, скорее внешнего, деятельность Э.Д. Гримма, в результаты которой мне не верилось. По поводу нашей делегации Гримм высказал ряд самых сногсшибательных предложений, например, о посещении американских миллиардеров и вообще крупных американских промышленников с прозрачным намёком на концессии в будущем, а к идее манифеста учёных отнёсся холодно, создание же «высшей учёной