Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

В нашей Юрисконсультской части хранились все сообщения об объявлении войны отдельными государствами, там же хранилось и сообщение Щербачева о вступлении в войну Бразилии. Это пространное донесение отличалось от донесений других послов и посланников тем, что оно не было подписано. После выражений преданности и почтения вместо подписи было пустое место. Это было верхом дипломатической рассеянности, если учесть, что у посланника не было каких-либо иных дел, содержание депеши было весьма важным, а дипломатическая почта посылалась из Рио-де-Жанейро в Петроград крайне редко.

Щербачев прославился и другим: при этом официальном донесении, которое он не удосужился подписать, находилось коротенькое собственноручное письмецо, в котором одному из чиновников нашего ведомства сообщалось о посылке ему табака, причём Щербачев просил дать «рабу» (в письме слово «раб» без кавычек), т.е. нашему курьеру, который доставит приложенный табак, рубль на чай. Большевики при опубликовании «тайной» дипломатической переписки опубликовали и это частное письмецо, снабдив его соответствующими комментариями об отношении господ дипломатов в эпоху Временного правительства (летом 1917 г.) к низшему персоналу, который они именуют рабами…

И вот теперь этот самый Щербачев внезапно появился на ростовском горизонте с претензией на место дипломатического представителя в Константинополе, место весьма важное, так как Константинополь был ближайшим пунктом, в котором находились ответственные дипломатические представители союзников, а также представители союзного главного командования. Военная помощь союзников (а на неё Деникин никогда не терял надежды) могла быть оказана Добровольческой армии лишь через Константинополь. Поэтому понятно военно-дипломатическое значение поста представителя Деникина в Турции и важность выбора подходящего лица?

До осени 1919 г. негласным агентом Добровольческой армии в Константинополе был чиновник Министерства иностранных дел Серафимов, служивший до войны секретарём того же посольства. И во время войны он оставался в Константинополе при нидерландской миссии, когда наше посольство поступило в ведение Голландии, защищавшей русские интересы в Турции. По международной дипломатической традиции Серафимов был тем дипломатическим чиновником, который помогал нидерландской миссии в сношениях с русскими подданными. По окончании войны он продолжал находиться в Константинополе, числясь по-прежнему в составе нидерландской миссии, и хотя по рангу он был слишком молод, чтобы быть настоящим посланником деникинского правительства, однако повседневные функции исполнял аккуратно и то, что от него требовалось, делал вполне сносно.

Щербачев, вернувшийся из Бразилии в Европу ввиду прекращения поступления казённых ресурсов (Сазонов и Бахметьев за ненадобностью фактически упразднили нашу миссию в Бразилии, прекратив высылку Щербачеву денег), решил попытать счастья у Деникина и не ошибся. Он стал убеждать Нератова (а тот телеграфировал Сазонову), что Серафимов не годится для ответственной роли настоящего дипломатического представителя Добровольческой армии в Константинополе, что там нужен опытный дипломат, который мог бы самостоятельно вести переговоры касательно военной помощи союзников за счёт союзных войск, находившихся на Ближнем Востоке.

Несмотря на свой скептицизм, Нератов поддался этим уговорам, тем более что Щербачев умело втёрся в доверие к военным кругам, вообще страдавшим чрезмерными и неоправданными иллюзиями относительно помощи союзников, и послал Сазонову подробное телеграфное донесение. Надо сказать, что с точки зрения интересов дела в словах Щербачева была доля истины: Константинополь действительно был настолько важным пунктом, что там, несомненно, требовалось присутствие первоклассного дипломата. Но сам Щербачев безусловно таковым не был.

Вызывает изумление, что Петряев, человек выдающийся во всех отношениях и превосходный знаток Балкан, был назначен в Болгарию, где он был совершенно бесполезен для белого движения, а никчемный Щербачев получил в конце концов назначение в Константинополь. Очевидно, следовало бы сделать наоборот — послать Петряева в Константинополь, где он мог вести самостоятельно самые ответственные переговоры, а Щербачева — в Софию, где его никчемность не могла принести вреда.

Сазонов, зная несерьёзность Щербачева, не сразу согласился на его назначение в Константинополь, но в конце концов под давлением из Таганрога дал своё согласие. Как и следовало ожидать, из этого легкомысленного назначения получился скандал, превзошедший по своим размерам все ожидания. Получив от Деникина назначение на этот пост, бравый дипломат, запасшись иностранной валютой в соответствующем количестве, через две недели отбыл в Париж «по семейным делам», сообщив об этом post factum нашей дипломатической канцелярии в Таганроге, и пробыл там в общей сложности пять месяцев, причём всё это время получал жалованье дипломатического представителя в Константинополе (с повышенным окладом) плюс суточные и прогонные. Когда при Врангеле наконец состоялась его отставка, он сам из кассы посольства выписал себе колоссальную сумму этих суточных и прогонных за все пять месяцев отсутствия в Константинополе, так, как если бы он находился в правительственной командировке.

В посольстве в это время был казначеем секретарь посольства Рогальский, который сам мне впоследствии рассказал, как Щербачев очистил посольскую кассу, увезя с собой грандиозные по тогдашним временам суммы в иностранной валюте. Несомненно, Щербачев совершил уголовно наказуемую операцию и в прежнее, нормальное, время не только попал бы под суд, но и не миновал бы арестантских рот. Но моральное разложение в дипломатическом ведомстве зашло так далеко, что когда Сазонов обратился к Щербачеву с резким письмом, тот цинично ответил, что согласен дать подробный отчёт об израсходованных казённых суммах после того, как Б.А. Бахметьев представит подробный отчёт о десятках миллионов долларов, расходуемых им без всякого контроля. После такого ответа Щербачева оставили в покое.

Самое печальное, что это шумное назначение Щербачева не принесло никакой пользы делу: обещанных «дипломатических переговоров о военной помощи союзников» Щербачев за краткостью своего пребывания в Константинополе не успел и начать, а при своём отъезде назначил поверенным в делах нашего консула Якимова, который был недурным консулом, но никуда не годным дипломатом. Несмотря на молодость Серафимова, уехавшего из Константинополя, он справлялся гораздо лучше, чем Якимов. Таким образом, назначение Щербачева привело к «константинопольской Панаме», как у нас называли щербачевскую эпопею, к грандиозному и неслыханному в истории дипломатического ведомства казнокрадству со стороны ответственного дипломатического представителя высокого ранга.

Надо сказать правду, Щербачев никогда не додумался бы до такой наглости и никогда не осмелился бы на такое самовольное распоряжение казёнными деньгами, если бы не пример Б.А. Бахметьева, совершившего подобную же операцию в неизмеримо более крупном масштабе. Щербачев не только говорил Сазонову об этом бахметьевском преценденте, но и открыто ссылался на него в Париже в иностранных дипломатических кругах. Любопытно и то, что «константинопольская Панама» не помешала Щербачеву впоследствии устроиться секретарём русской секции при Лиге Наций, где он состоит и по сей день с крупным окладом жалованья. Иностранцы выбрали для ведения русских дел самого непорядочного и несерьёзного русского дипломата с уголовно наказуемым (но не наказанным) прошлым.

Эта характеристика нашего «посланника Добровольческой