Скотленд-Ярд. Самые громкие убийства, которые расследовала полиция Лондона - Саймон Рид

из важных характеристик шрамов. Да, на этом куске кожи заметна складка, однако она «вовсе не проходит по линии шрама, а образует своего рода полукружие, идущее по верхнему краю фрагмента кожи, и зримо отличается от шрама». Когда адвокаты заявили, что кожа вообще, скорее всего, из ягодичной области, а не из пупковой, Спилсбери обратил внимание на наличие лобковых волос и частей брюшных мышц[731].

Защитники Криппена пытались создать впечатление, будто Спилсбери (которого им никак не удавалось сбить) из признательности Пепперу просто повторяет теорию своего начальника.

— У меня собственная независимая позиция, — заявил Спилсбери, — и я несу ответственность за свое мнение, в основе которого лежат мои собственные научные познания. На моем мнении никоим образом не сказались какие-либо мои связи с мистером Пеппером, если они вообще существуют. В моем сознании нет никаких сомнений насчет этого шрама… У меня при себе мои предметные стекла с препаратами, и я готов послать за микроскопом, если это потребуется[732].

Спилсбери в хладнокровной манере, показывавшей, что он не намерен сносить глупые и неуместные замечания, утвердил свою доминирующую позицию в медицинском и юридическом смысле — и присяжные, конечно, заметили это. Они удалились на совещание 23 октября в 14:15 и вернулись через 25 минут с вердиктом «виновен». Согласно закону осужденного ждал смертный приговор. Прежде чем его огласить, судья спросил Криппена, не желает ли тот что-нибудь сказать. Криппен произнес: «Я невиновен». Он сохранял непроницаемо-невозмутимый вид, даже когда его уводила охрана. Этель предстала перед судом два дня спустя и вышла из здания свободной женщиной[733].

Никакой отсрочки исполнения приговора Криппен не дождался. 20 ноября Daily Mail напечатала заявление доктора. «В этом прощальном послании миру, которое я пишу перед лицом вечности, — говорилось в нем, — я объявляю, что Этель ле Нев любила меня, как немногие женщины любят мужчину, и что ее невиновность во всяком преступлении абсолютна, если не считать того, что она уступала властному зову сердца. Ей я дарю это последнее приношение. О ней мои последние мысли. В своей последней молитве я буду просить Господа, чтобы он защитил ее, уберег от всякого вреда и позволил ей воссоединиться со мной на том свете»[734].

В письме, написанном своей подруге еще до того, как она пришла к нему в тюрьму с прощальным визитом, Криппен восклицал: «Как вынесу я последний взгляд на твое милое лицо? Через какие мучения мне предстоит пройти, когда ты навсегда скроешься с моих глаз! Да поможет нам Бог сохранить смелость в эту минуту»[735].

Криппен встретил смерть 23 ноября в девять часов утра. Судя по всем свидетельствам, он смело смотрел в глаза своей участи, до самого финала сохраняя спокойный вид. «Раз! — и он уже на люке, ноги связаны вместе, на шее веревка, — рассказывал палач Джон Эллис. — Я быстренько огляделся, чтоб убедиться, что все в порядке, и тут же руку на рычаг. Бам! Распахнулись роковые створки. Веревка, как положено, натянулась. Одно мгновение — и все замерло. Доктор Криппен был мертв»[736].

Два дня спустя Музей мадам Тюссо уже рекламировал «жизнеподобную модель-портрет Хоули Харви Криппена»[737].

* * *

Уолтер Дью ушел из Скотленд-Ярда 5 декабря 1910 года. Не все были в восторге от того, как он провел расследование. Кое-какие журналисты задавались вопросом: почему инспектор не присматривал за Криппеном получше, едва доктор попал под подозрение? По меньшей мере один член парламента желал поднять этот вопрос на очередном заседании, как раз когда Дью находился посреди Атлантики, но тогдашний министр внутренних дел (не кто иной, как Уинстон Черчилль) отверг эту идею. Выдвигался и такой довод: если бы Криппен не пустился в бега, останки в его подвале могли бы вообще не обнаружить[738].

Убийство с расчленением как бы обрамляло карьерный путь Дью: он начинал с расследования преступлений Джека-потрошителя. Выйдя в отставку, Дью стал работать частным сыщиком и в конце концов перебрался в прибрежный город Уэртинг (Западный Сассекс). Там он написал воспоминания под названием «Я поймал Криппена», вышедшие в 1938 году. Он умер 16 декабря 1947 года.

Этель ле Нев как-то незаметно ускользнула в безвестность — под именем Этель Харви (это второе имя Криппена). Она некоторое время жила в Канаде, а потом вернулась в Англию и в 1915 году вышла замуж за клерка по имени Стэнли Смит. Они вырастили двух детей. При ее жизни родные так и не узнали, кто она на самом деле{72}. Этель умерла в августе 1967 года в возрасте 84 лет, унеся с собой в могилу мрачные тайны, которые так упорно хранила[739].

* * *

Если дело Криппена ознаменовало конец карьеры Дью, то оно сильно подстегнуло карьеру Спилсбери — по сути, именно с этой истории началась его слава. Показания Спилсбери на процессе сделали его знаменитостью и любимцем прессы. На протяжении последующих трех десятилетий он проведет около 20 000 вскрытий и выступит экспертом на стороне обвинения в двух сотнях процессов. Спилсбери станет одной из ведущих фигур в «эпоху расцвета Великого английского убийства, когда сенсационные подробности скандальных судебных процессов заполняли газетные полосы»[740].

Пресловутый фрагмент кожи со шрамом ввел зарождавшуюся науку судебной патологоанатомии в поле общественного внимания, и постепенно к ней стали относиться как к чему-то довольно обыденному. Но при этом она еще больше зачаровывала публику, так как, подобно некоему странному новому языку, ее «могли трактовать лишь специалисты с их необыкновенным опытом и талантом»: примерно так же, как в случае дактилоскопии. Спилсбери зарекомендовал себя в качестве проницательного переводчика мертвых. В последующие годы он станет восприниматься как во всех смыслах выдающаяся личность; одно его прибытие на место преступления уже порождало газетные заголовки. Он умел передавать сложные судебно-медицинские материи простым, обыденным языком, благодаря чему заслужил безоговорочное доверие публики. «Он называл синяк синяком, без затей… — вспоминал сэр Уильям Бентли Пёрчейз, лондонский коронер и адвокат. — Он добился того, что на месте для свидетельских выступлений судебная медицина начала играть самостоятельную роль, перестав служить лишь приложением к чему-то еще»[741].

Бернарда Спилсбери уже при жизни сравнивали с Шерлоком Холмсом и называли отцом судебной медицины современности. В наши дни попросту нет равных ему фигур. Его слово в зале суда считалось почти священным — и много раз оказывало решающее влияние на участь подсудимого. Впрочем, его самоуверенность порой граничила с высокомерием, а упрямая вера в непогрешимость собственных находок впоследствии породит много споров. «Спилсбери, как и