Скотленд-Ярд. Самые громкие убийства, которые расследовала полиция Лондона - Саймон Рид

— Я старший инспектор Дью, — представился визитер.

Ле Нев изумленно взвизгнула и рухнула в обморок. Дью успел подхватить ее, прежде чем она свалилась на пол[722].

После того как ее с помощью укрепляющих средств привели в чувство и корабельная горничная любезно предоставила ей женскую одежду, ле Нев вслух выразила благодарность за то, что больше не надо носить этот неудобный маскарадный наряд. Однако женщина не ответила, когда Дью сообщил, что она арестована по обвинению в убийстве. Оставив ее в каюте под присмотром горничной, инспектор вернулся посмотреть, как там Криппен.

— В каком состоянии мисс ле Нев? — заботливо спросил доктор.

— Очень взволнована, но я делаю для нее что могу.

— Будет только справедливо отметить, что она об этом деле ничего не знает, — заявил Криппен. — Я ей ничего не говорил.

«Как бы там ни разглагольствовали о Криппене, что бы о нем ни думали, — напишет позже Дью, — можно лишь восхищаться его отношением к этой девушке, которая разделяла с ним его невероятные приключения»[723].

* * *

Новость об аресте беглецов передали по телеграфу в Англию.

«Это преступление вызывает чрезвычайный интерес не только из-за обстоятельств самого дела, — провозглашала The New York Times, — но и благодаря примечательной погоне сыщика за преступниками через Атлантику, притом беспроволочный телеграф впервые сыграл решающую роль в раскрытии преступления, а жители Европы и Америки затаив дыхание следили за этой охотой»[724].

Лондонская The Times, не удержавшись, отметила странную иронию судьбы: пока весь мир наблюдал за траекторией побега Криппена и ле Нев, сама парочка оставалась в неведении на сей счет, даже не подозревая, что у нее столь громадная международная аудитория. С того момента, когда они сели на пароход, чтобы удрать, «и до самого момента их ареста „доктор“ Криппен и мисс ле Нев были окутаны волнами беспроволочной телеграфии так же надежно, как если бы находились в четырех стенах тюрьмы, поскольку они, разумеется, понятия не имели обо всех усилиях, которые сплетаются вокруг них, дабы их поймать». Впрочем, благодарить следовало не только науку. «Скотленд-Ярд, — продолжала британская газета, — с невиданной вдумчивостью доверился всему миру. Он заручился не только помощью официальной полиции других стран, но и колоссальной, хотя и неофициальной, детективной поддержкой, получаемой вследствие широчайшей огласки, которую обеспечивает пресса»[725].

Уладив все международные формальности и оформив необходимые юридические бумаги, Дью (и сержант Митчелл, который незадолго до этого прибыл из Лондона к нему на подмогу) погрузились на борт парохода «Маджентик» вместе с Криппеном и ле Нев. Они отплыли из Квебека 20 августа.

В море основной заботой Криппена оставалось благополучие ле Нев. «Любовь доктора Криппена к этой девушке, ради которой он рискнул столь многим, явно была самым главным в его жизни, — писал Дью. — Должен признаться, меня это тронуло». По его мнению, Криппен оказался человеком по-своему симпатичным и очень интересным. «Я обнаружил, что он отличный собеседник, способный увлекательно говорить почти на любую тему», — отметил детектив. Они с Митчеллом испытывали некоторое сочувствие к печальному положению арестованной пары и потому неплохо обращались со своими подопечными. Ле Нев даже начала шутя звать Дью «отцом»[726].

Во время плавания инспектор позволил Криппену и ле Нев один раз увидеться друг с другом. В один из вечеров он устроил так, чтобы обоих одновременно подвели к дверям их кают, однако разговаривать между собой им запрещалось. Криппен стоял в дверях своей каюты, ле Нев — в дверях своей, примерно в 30 футах от него. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись, приветственно взмахнули руками — и все. Дью, наблюдавший за этим странно трогательным общением, чувствовал себя «каким-то незваным гостем, который только мешает»[727].

* * *

Пока внимание всего мира было приковано к Атлантике, Скотленд-Ярд продолжал расследование у себя дома. Детективы установили, что роковой гиосцин куплен в аптеке «Льюис и Берроуз» на Нью-Оксфорд-стрит. Один из ее работников, Чарльз Хетерингтон, сообщил пришедшим детективам, что Криппен приобрел пять гран гидробромида гиосцина либо 17, либо 18 января.

— Я спросил, для чего, а он, насколько я помню, заявил: для гомеопатических надобностей, — рассказал Хетерингтон. — У нас не было этого препарата в той форме, которая ему требовалась. У нас он бывал только в смеси с каким-нибудь другим веществом, в данном случае — с молочным сахаром [лактозой]. Я ему об этом сообщил, а он попросил меня заказать чистое вещество.

По словам Хетерингтона, за четыре года, что он проработал в этой аптеке, они никогда не держали у себя пять гран гиосцина. Он хорошо знал Криппена как постоянного покупателя. Доктор приобретал «кокаин, иногда морфий, иногда ртуть и другие средства»{71}, но гиосцин — никогда. Врач вернулся в аптеку 19 января, чтобы забрать заказ, и должным образом расписался в аптечной книге продаж ядовитых веществ[728].

Пижамная куртка и пижамные штаны, найденные в доме на Хиллдроп-Кресент, также оказались важными уликами. Сотрудник магазина фирмы «Братья Джонс», где продавались подобные пижамы, поведал детективам, что такая ткань и такой узор не были доступны их покупателям до декабря 1908 года. Более того, сохранившиеся в магазине записи показывали, что эту пижамную пару купили (и доставили в дом 39 по Хиллдроп-Кресент) 5 января 1909 года, а Криппены, как мы уже знаем, жили на Хиллдроп-Кресент с сентября 1905 года по февраль 1910 года. Это лишь увеличивало вероятность того, что останки, зарытые вместе с пижамной курткой, и в самом деле принадлежат Коре Криппен[729].

* * *

Доктор Криппен предстал перед судом Олд-Бейли 18 октября 1910 года. Зрителей пускали в зал лишь по билетам — на них поступило около 4000 заявок. Если погоня через Атлантику подчеркнула, каких высот достигла технология беспроводной связи, то судебный процесс познакомил публику с мрачной наукой под названием «судебная патологоанатомия». Определяющую роль сыграл тот самый кусок кожи со шрамом от гистерэктомии. Защита и привлеченные ею эксперты-медики настаивали, что это вообще не шрам, а просто кожная складка. Если бы удалось убедительно подвергнуть сомнению наличие шрама, это поставило бы под сомнение и принадлежность останков[730].

Бернарду Спилсбери еще никогда не доводилось выступать на процессе, где подсудимому грозит смертная казнь. Во время выступления врач выглядел весьма внушительно: «высокий, привлекательный, хорошо одетый, с красной гвоздикой в петлице». Он говорил холодно и веско, сохраняя эмоциональную отстраненность от всей этой драмы. На пресловутой отметине, заявил Спилсбери, отсутствуют кожные железы, что является одной